«Музеи напуганы»
Ольга Маслова: – Артем Вячеславович, в одной из наших бесед вы мне сказали, что сейчас музеи подвергаются давлению со всех сторон. Что вы имели в виду?
А музеи для них легкая мишень, потому что финансируются государством. Музеи беззащитны, и если есть большое желание придраться, то всегда найдется к чему. Часто под видом споров о событиях в сфере культуры – выставка, спектакль – некоторые политики заявляют свою позицию, в большинстве случаев враждебную идеям свободы и прав человека. Дети и тем более смысл произведений искусства их интересуют в последнюю очередь. И если Эрмитаж может выстоять, то провинциальным музеям намного сложнее. В результате музеи напуганы и предпочитают иметь дело с безопасными темами и проверенным «классическим наследием».
– Тут, наверное, не только о спекуляции на детях речь идет, но и об играх на чувствах некоторых россиян, чье душевное восприятие могло быть якобы оскорблено тем или иным содержанием. В этом случае идет речь о закрытии выставки?
– Или об отмене спектакля… Причем спектакль может быть поставлен одним из лучших театров в стране. Это могут быть и произведения выдающихся авторов, как Владимир Набоков. Стоит напомнить, что такое происходит не только сегодня – это происходило всегда. Даже в нашем городе мы помним какие-то протесты против того, чтобы Николай II был персонажем балетной постановки: император и страстотерпец в трико казался криминалом. Если предположить, что эти люди были искренними, а не лукавыми и циничными, что, на мой взгляд, более вероятно, то это просто восприятие мира на уровне подростка, который плохо учился в школе.
– Иногда кажется, что наше общество и хотят привести к этому общему знаменателю…
– Я не думаю, что существует именно такое намерение. Трудно представить, чтобы в Кремле сели и начали размышлять, как бы сделать так, чтобы россияне стали глупее. Россия – страна с талантливым народом, достаточно образованным. Но если говорить про политику, тут, наверное, имеет место заигрывание власти с правыми и националистами. Многие скандалы в сфере культуры связаны с политикой, а не с сутью произведений. Но и на саму культуру мы должны смотреть более сложно, чем это обычно принято. На мой взгляд, есть две модели взаимоотношений Художника и Общества. Под Художником я подразумеваю творца, человека, который создает спектакль, выставку, пишет музыку или стихи, снимает кино или фотографирует.
«Мы стоим перед историческим выбором»
– Не могли бы вы обрисовать нам, что это за модели?
– Одна модель культуры – патерналистская, учительская. Художник здесь как ментор, он формулирует нравственные ценности, предлагает образцы поведения, создает образы героев и антигероев. «Крошка сын к Отцу пришел, и спросила кроха: «Что такое хорошо и что такое плохо?». По большому счету это модель отношений человека и церкви – средневековый тип культуры. Если мы доведем ее до логического конца, то лучшей литературой будет «Житие», лучшим искусством – икона или фреска в церкви, а лучшей музыкой – церковные песнопения. Это тоталитарная модель культуры, она основывается на вере и не предполагает свободы человека.
Но есть и другая модель, светская. Художник не примеряет одежды проповедника, не объявляет себя носителем сокровенного знания. Напротив, он признается в своих страхах, сомнениях, слабостях и несовершенствах. По-настоящему великое произведение неоднозначно, оно говорит о неразрешимых противоречиях жизни и истории, с которыми зрителю или читателю предстоит разбираться самому. Возьмите Шекспира, «Медного всадника» или «Евгения Онегина». Амбивалентность присуща всем произведениям, которые принято называть великими. Они созданы для взрослых людей, способных сформировать собственное мнение.
– А если этого не хватает?
– Тогда получается человек, который привык измерять мир простыми схемами и копировать навязанные ему модели поведения. Это не самостоятельно мыслящая личность, это не свободный человек, им легко управлять, им легко манипулировать. Можно сказать, что он в прямом смысле слова некультурный человек. И потому, какими бы сложными или опасными ни были темы, затронутые в произведениях искусства, их нельзя скрывать от людей и тем более детей.
Чаще всего о цензуре говорят в связи с детьми и сексом. Дети неизбежно сталкиваются с проблемами сексуального взросления в силу возраста. Родители стесняются с ними об этом говорить и стараются оградить детей от любого соприкосновения с сексуальностью. Теперь и законодатели выдвигают странные инициативы, которые в реальной жизни оставляют ребенка один на один с улицей. Очевидно, что в нашей культуре секс табуирован, так продолжалось веками. Но мы живем в XXI столетии, возрождение призраков Средневековья к хорошему не приведет.
– Не кажется ли вам, будто нас как раз-таки и хотят вернуть в Средние века?
– В этом все и дело! Мы стоим перед историческим выбором. Каким будет наше общество завтра: современным и цивилизованным или архаичным и фундаменталистским? На что будут способны люди, которые живут в России? Каждый, кто работает в сфере культуры, должен решить для себя, на чьей он стороне. Мой личный выбор очевиден: я на стороне сложности и против примитивности.
– Выходит, что нас толкают к первой модели поведения, потому что такими людьми легко управлять?
– Несомненно! Несомненно, что сегодня, в понимании культуры, с подачи власти, причем самой высшей власти в нашей стране, преобладает именно первая, патерналистская или пропагандистская, если правильно ее назвать, модель. Власть относится к учреждениям культуры как к инструментам пропаганды: либо прямой пропаганды во время выборов, либо косвенной. Власть считает, что учреждения культуры, поскольку они финансируются за счет бюджета, должны стать частью пропагандистской машины. Но есть цели более высокие, чем утилитарное использование каких-то институций в интересах контроля и идеологического окормления общества. Может, эти цели – поиск истины? Или «восславить свободу» и «милость к падшим призывать»?
На двух стульях не усидеть
– Вы говорили, что главное в молодой личности в том числе закладывается и в школе. Но то, что сейчас происходит с этой системой образования, по словам наших читателей, – страшное дело.
– На мой взгляд, цель образования – не только прикладные знания, но и попытка сформировать самостоятельно мыслящего человека, свободную личность, чего сейчас не хватает. Такие люди судят об окружающем их мире на основании очень многих факторов, они способны анализировать ситуацию, сравнивать разные мнения, они имеют собственные суждения. Их сложно обмануть, невозможно приказывать, их надо убеждать. Это и есть человек XXI века. Чтобы быть успешным в современной экономике, открытым в мир, искать и реализовать себя. Учреждения культуры как раз и должны посильно участвовать в воспитании людей такого типа.
– Но, судя по жалобам преподавателей в университетах, которые говорят о том, что дети из школ приходят «пустые» и годны только на то, чтобы кнопки жать, в школах этого главного не происходит. Или происходит не так...
– В новом постсоветском поколении достаточно творческих, образованных и свободных людей. Другое дело, что они в меньшинстве и чувствуют себя в России как отрезанный ломоть. Сегодня у нас, как страны, прямо скажем, не блестящее положение. Мы продолжаем жить мифами прошлого. Например, слово «великий» в нашем сознании – это и большой и выдающийся. Конечно, мы страна великая с точки зрения территории и ресурсов, но во всем остальном – нет.
У нас низкий уровень жизни, у нас низкая продолжительность жизни, слабая экономика занимает очень скромные позиции, политическая система архаична и не эффективна, власть коррумпирована – во всех отношениях мы уступаем развитым странным. Если идея образования – воспитывать из детей бездумные автоматы, которые будут нажимать на кнопки, выбирая из двух вариантов правильный, не способные к восприятию нового, то наше положение в мире будет еще более плачевным, чем сегодня.
– Сегодня уральские музейщики жалуются на то, что власти планируют заставить их в два раза увеличить выставочную деятельность. Это что за превращение культурного пространства в производственную территорию?
– Это связано с тем, что постепенно музеи все в большей и большей степени оказываются в роли коммерческих предприятий. Нигде в мире учреждение культуры по законам рынка не существует. Скажем, в Европе есть господдержка, причем с опорой на мнение экспертного сообщества. В Америке, напротив, широко распространена благотворительная деятельность с многовековыми традициями. Наши же власти, засевшие в Москве, пытаются внедрять рыночную модель, при том, что у нас нет ни традиций, ни законодательства о благотворительности. Мы оказываемся в роли людей, которые сидят на двух стульях, а эти стулья постепенно раздвигаются.
– Что нас ждет, когда эти стулья окончательно разъедутся?
– Мы прекрасно знаем, что случится. С многими провинциальными музеями ровно это и произошло. Например, в небольших городах с массой экономических проблем музеи гибнут первыми. И речь идет не только об Урале – мы говорим про всю страну! Дети должны расти с ощущением какого-то своего пусть местечкового, но исторического самосознания.
Другой уровень проблем
– То есть вот это наращивание количества выставочных проектов заключается в потребности собрать больше денег с музеев?
– Это желание властей подтолкнуть музеи к тому, чтобы они зарабатывали как можно больше денег и все в большей степени финансировали себя самостоятельно. С каждым годом будут сокращаться расходы бюджета на культуру и будут усложняться бюрократические процедуры. Все это для того, чтобы, можно сказать, вытолкнуть музеи в пучину рынка, а это значит, что они растворятся в массовой культуре. Музеи перестанут делать сложные и затратные проекты, предпочитая им более простые и доходные.
Самое неправильное, что судьба музеев и театров сегодня зависит от воли больших начальников. Президент решил поддержать Гергиева – строится новый театр. В Перми губернатор почему-то начал тратить деньги на культуру и город пытался претендовать едва ли не на «культурную столицу Европы», сменился губернатор – все умерло. В нормальном обществе система должна развиваться независимо от волюнтаризма чиновника.
– Такими темпами мы останемся при одних торговых центрах…
– Знаете, в советское время были дома культуры? Они являлись средоточием культурной жизни района. Там были и кружки, и секции, и самодеятельные театры – это было место, куда люди в выходные водили своих детей. Сегодня их место заняли торговые центры. Именно туда сегодня водят детей, ходят отдыхать по выходным. В нашем городе это особенно видно. Но торговые центры – это проявление массовой культуры, рай для человека общества потребления. Да, там проводятся какие-то игры, конкурсы, мастер-классы для детей, но все эти проявления творчества не предлагают нового видения жизни или истории, они не работают со смыслами – это просто пустое развлечение.
Я не говорю, что в жизни не должно быть развлечений, но не только. Музеи, театры, кинотеатры обязаны предлагать зрителям произведения, которые наталкивали бы на размышления, были бы сложными с точки зрения формы, языка. Они должны искать темы, которые волнуют или даже пугают людей. К сожалению, мы видим сегодня, что музеи, театры, а кинотеатры в особенности думают о чем-то совсем другом. Мы обсуждаем иной уровень проблем: какую доходность принесет выставка, для какой она аудитории, как в связи с этим ее пиарить… Музеям некогда думать о вечном и не хочется об этом думать, перед ними стоят вопросы выживания. Для меня очевидно, что культура, в высоком понимании этого слова, уходит в гетто.
– Было бы наивно надеяться на то, что мы можем прекратить этот процесс, но как-то приостановить в наших силах?
– Думаю, нет. Есть два пути: или стать частью индустрии развлечений, или превратиться в инструмент государственной пропаганды. «Зависеть от царя, зависеть от народа – Не все ли нам равно?» – Пушкин, как всегда, прав, но надо пытаться выживать в предлагаемых обстоятельствах. Я верю в стратегию малых дел. Мы можем собрать вокруг музея молодых людей, помогать им развиваться. То есть создать некий микромир, если процессы на уровне макроэкономики от нас не зависят. Возможно, в жизни конкретных людей музей сыграет важную роль, станет для них проводником в мир культуры.