Ребята, которые приезжают искать останки бойцов, пропавших без вести, знают, почему те брали монетки на поле боя. А иногда дети замечают, что у журавлей, как ни странно, есть необъяснимая связь с душами солдат. О том, какими становятся школьники, вернувшись «с полей», рассказала руководитель отряда «УРАЛ – ПОИСК», учитель математики школы № 8 города Ирбита Яна Ваганова. Подробнее - в материаел ural.aif.ru.
Осознают на местности
Дарья Попович, «АиФ-Урал»: – Яна Владимировна, как дети приходят в отряд и почему остаются?
Яна Ваганова: – После того, как я съездила с ребятами в поисковую экспедицию в 2023 году, те стали делиться впечатлениями со своими знакомыми. Послушав их, в отряд подтянулись и другие дети. Некоторые приходят к нам в Центр молодёжи, который находится у нас в Ирбите: там находится наш штаб. Так и собралась наша разновозрастная команда. Самый младший член отряда ещё ходит в детский садик, а старшие – студенты колледжа, им сейчас по 18 лет. Но основной костяк – подростки, которым 14–15 лет.
Мы с мужем – школьные учителя: я – математики, он – технологии. Игорь тоже приезжает в экспедиции, но со своим отрядом: мы всегда ездим вместе. Меня удивляет, как ответственно проявляют себя ребята, когда мы ставим лагерь. У каждого из них своя задача, и никто не отказывается от обязанностей. Дети сами просыпаются рано утром, готовят завтрак, следят за костром. Мы лишь смотрим за ними, но нам, взрослым, даже не приходится напоминать им, что делать. Те, кто уже ездил, сами всё знают и учат новичков.
Перед тем, как ехать, мы проводим большую работу. Дважды в неделю собираемся: изучаем историю того участка, где будем проводить поиски. Смотрим, какие бои там шли и кто мог в них участвовать. Останки этих людей вместе с личными вещами часто до сих пор находятся на бывшем поле битвы. И родственникам важно захоронить своих близких. Их списки, как правило, есть в открытом доступе, и с родными удаётся связаться. В семьях некоторых наших поисковиков тоже есть те, кто погиб в местах, куда мы едем.
– Как вы выбираете места для поиска?
– Я познакомилась с руководителями поискового отряда Тверской области «Память шестой роты ВДВ» Николаем Анатольевичем и Марией Викторовной Афониными в 2022 году. С тех пор проводим поиски совместно с этой организацией. Они делают разведку у себя на местности, а затем приезжаем мы.
– Как вам удаётся настроить детей, чтобы они не пугались того, что найдут в земле?
– Честно говоря, до тех пор, пока ребята не окажутся на местности, они смутно представляют себе, что будет происходить. Конечно, как я уже сказала, мы изучаем историю, и я показываю им оборудование, с которым им предстоит работать. Но для новичков это всё теория. Они по-настоящему осознают всё произошедшее уже там, на местности.
Что касается процесса поиска, то в основном нам попадаются кости бойцов. И я вижу, что ребята спокойно их воспринимают. Когда ищем останки солдат, дети заглядывают в яму, хотя, конечно, мы, старшие, стараемся не подпускать их слишком близко. Младшие члены отряда присутствуют не на всех этапах. Например, к процессу эксгумации допускаются лица с 18 лет.
Как-то раз нам доводилось поднимать бойца, и один мальчик захотел выложить кости на эксгумационный баннер. К нему тут же присоединились другие ребята, а затем они все вместе начали заполнять бланки, на которых фиксируется всё, что найдено. Никто не заставлял школьников это делать: они сами захотели.
В такие моменты у них и появляется осознание. Одно дело, когда тебе рассказывают о патриотизме. И совсем другое, когда сам видишь: тут погиб человек, защищая родную землю.
Война заходит в душу
– И вы замечаете, как дети меняются во время таких поездок…
– Мне посчастливилось наблюдать такой процесс. Особенно это было заметно на примере ребят, которые присутствовали на перезахоронении найденных останков. Глава администрации Калининского района пригласил на на это мероприятие родственников и представителей поисковых отрядов. Нас всех вместе свозили на место поиска, где мы работали летом. И мои ребята увидели, как всё происходило. К слову, плакали все. Там была дочь солдата, останки которого значились в захоронении. Женщине было уже за 80 лет. Молодые тоже плакали, хотя это были их прадедушки.
Когда мы вернулись и начали говорить о жизни, одна девочка призналась мне, что в дальнейшем хочет работать криминалистом в следственном комитете и собирается поступать на соответствующий факультет. «Я понимаю, что это моё», – сказала она.
А когда в школе проводят различные патриотические мероприятия, я замечаю, как отличаются лица тех, кто ездил с нами. Мои ребята становятся серьёзнее, и каждое слово впитывают: им Великая Отечественная война заходит в душу.
Надо сказать, что мы ездим ещё и в археологические экспедиции. Не так давно «поднимали» третий век до нашей эры. После этого ребята стали такими дисциплинированными. Я поняла это, когда наша группа отправилась на экскурсию в областной краеведческий музей в Екатеринбурге. Мои воспитанники так внимательно слушали гида и даже приглядывали за маленькими детьми, которые тоже были с нами.
– Ваши дети тоже ходят в отряд?
– Старший ребёнок в отряде уже год. Дочку приняли туда новичком в этом году. А мой младший сын, которому сейчас шесть лет, недавно вступил туда, и он уже умеет собирать и разбирать автомат. Мы учим ребят этому навыку.
Знаки бойцов
– Встречались ли какие-то необычные случаи во время поисков?
– Как-то раз я приехала на бывшее поле боя в Тверской области – без детей, вместе со взрослыми поисковиками. Там течёт река Тьмака, часть которой заболочена. Надо было идти вброд: в воронках могли по-прежнему лежать останки солдат. Нас засасывало чуть ли не по пояс. И хотя я боялась там идти, но всё же пересилила себя и шагнула. Двигаюсь вперёд и думаю: как это болото проходили наши? От этой мысли меня пробрало до мурашек, и покатились слёзы градом. На этой реке меня ещё кое-что поразило.
Поисковики, которые там трудились, рассказывали, что бойцы сами показывают места, где нужно искать их кости. Мы в это не поверили: как такое возможно? А затем, когда сами пошли искать, увидели, как это происходит.
Мы нашли место, где могут лежать бойцы, начали вскрывать захоронение, и в этот момент над нами полетели журавли. Ладно, думаю, эти птицы тут живут. Продолжили работу: косточки есть – фиксируем. Нужно было проверить и другие точки. Только копнули, снова журавли полетели. Ищем в другой точке – нет журавлей. В четвёртый раз мы уже не сомневались: если принялись за дело и полетели журавли, значит, в этом месте точно лежат бойцы.
На следующий год я поехала в это место с детьми и рассказала им эту историю. Только начали копать – журавли полетели с криком, и мы с ребятами нашли кости павших. Дети даже рты открыли от удивления. Такое повторилось ещё на нескольких точках. Теперь, услышав песню про журавлей, мои плачут.
А бывает, что идёшь по какой-то местности, и веточка цепляется за одежду, хотя никаких кустарников вроде бы нет. Начинаешь проверять точку, а там под землёй как раз лежат бойцы. Нам об этом рассказывали местные поисковые отряды. Рядом с солдатами иногда лежат их личные вещи: ложки, бритвы, индивидуальные перевязочные пакеты, химические карандаши, хлорницы, чтобы обеззараживать воду, мундштуки разные…
– Кстати, к вопросу о ценных вещах, как вы относитесь к чёрным копателям?
– Это люди без души! Если бы вы видели, как родственники дорожат всем, что было найдено рядом с косточками бойца! С каким трепетом они берут эту земельку, которая находилась возле его тела! С какой гордостью принимают его награду, а потом плачут. Некоторые предметы встречаются довольно часто. Например, у солдат была примета: если займёшь немного денег перед боем, то останешься жив, ведь тебе нужно будет ещё вернуть долг. Иные специально не заполняли свой «смертный медальон»: существовало поверье, что так можно отсрочить гибель.
Так называемые чёрные копатели продают всё, что сохранилось, но выбрасывают кости. После этого их уже не найти и не перезахоронить. И родственники больше не смогут опознать своего близкого человека.
А чувства родственников погибших мне понятны: мой дедушка вёз всё необходимое по «дороге жизни» в оккупированный Ленинград! И мы восстанавливаем память о нём.