«Ты ж в турпоходе был»
Рада Боженко, «АиФ-Урал»: – Евгений, что вами двигало, когда вы, уже не пылкий юноша, а состоявшийся в жизни, вполне благополучный человек пошли добровольцем на СВО?
Евгений Торопов: – Это было обдуманное решение, основанное на религиозных ориентирах. Я же понимал и понимаю, что наша страна, проводя специальную военную операцию, в первую очередь борется со злом, с чудовищными, чуждыми нам и всем разумным людям ценностями. Наша страна, которая всегда на стороне добра, сопротивляется этому злу. Мы единственные люди, которые способны бороться с системой европейских античеловеческих ценностей. Мы такие, какие есть, в нашей стране, безусловно, немало проблем, но мы сохранили Бога, который в нашей душе первичен, поэтому мы взяли на себя миссию спасти «заблудших» из сатанинского плена. Словом, я пошёл добровольцем на СВО бороться с сатанизмом. Кроме того, на тот момент мобилизация ещё не была объявлена, и я понимал, что бойцов не хватает. Честно говоря, не могу себе представить, что сидел бы на диване и комментировал происходящее: «Это сделано неправильно. Это решение – ошибка. Сделать надо было так и так». Поэтому я поехал, при этом почему-то был уверен, что выжить не получится, что меня обязательно «закатают». Но получилось так, как получилось, – меня эвакуировали из Новой Каховки в госпиталь Севастополя, после чего я подумал, что, наверное, десантником воевать мне уже не по возрасту. Переучился на хирурга и вновь пошёл добровольцем, но теперь уже в военную медицину.
– Вы же по первой специальности врач-психиатр?
– Да. В последнее время, перед началом СВО, работал психотерапевтом. Но ни психиатр, ни психотерапевт на «передке» не нужны, нужны хирурги, их не хватает.
Наверное, я, как психотерапевт, нашёл бы о чём поговорить с солдатами и офицерами, но… На передовой человек начинает думать, чувствовать себя совершенно по-другому, я испытал это на себе. В гуще известных событий, стрелковых боёв, прущих на тебя танков (это самое страшное, что я видел в жизни!), взрывающихся мин человек эмоционально замораживается, он даже особо не переживает – ему просто нечем. Он будто обрастает защитной оболочкой, которая бережёт его психику. Да, когда он возвращается в мирную жизнь, его жёстко бьёт, отсюда известный «афганский синдром». Но это потом, а там, на передовой, военнослужащий эмоционально холоден, он в защитной оболочке, которая не только его бережёт, но и не позволит меня, как психотерапевта, услышать.
«Почему ветераны никогда не рассказывают про войну?» – нередко приходится слышать этот вопрос. Для меня же это очевидно. Человеку, который этого не видел, не понимает, я не смогу ничего рассказать, даже если захочу – у меня не хватит слов, я не смогу сформулировать, донести то, что там происходит. Поэтому просто не говорю.
У меня даже такая история была… Когда весной меня наградили медалью «За отвагу», один из родственников удивился: «Тебя медалью наградили? Ничего себе! Ты ж в турпоходе был». Оставалось только сказать: «Ты дурак, что ли?» А он: «Так ты ж рассказываешь, как вы ели, как спали, о природе, о погоде…» Да, я только об этом и говорил, об остальном просто не смогу рассказать, потому что слов таких нет. И я, поверьте, не оригинален. При этом на передовой каждый видит своё: сапёр – одно, штурмовик – другое, солдаты на позициях – третье… У каждого своя война.
От всей души
– После госпиталя вы же могли с чистой совестью демобилизоваться?
– Не мог, как раз совесть бы не позволила. Поэтому переучился на хирурга и вернулся врачом в медицинский батальон (к счастью, категорию годности мне не понизили). В минувшем августе оказался в Рубежном – мы работали в госпитале, который со всеми операционными находился в подвале разрушенного дома. А потом был командирован в госпиталь приграничного района Воронежской области, где работаю по сей день. Это режимный объект, поэтому у нас в городе Россошь есть куратор, человек – почтовый ящик, он приезжает, забирает у нас и отправляет письма детям.
– Кстати о письмах. Помимо своих прямых обязанностей, вы в госпитале организовали движение «Благодарность», в рамках которого раненые не только отвечают на детские письма, но и записывают ролики, встречаются с ребятами в школах, интернатах. Как образовалось это движение?
– Писем от детей приходит множество. Но я, например, поначалу ни одно даже до половины не мог дочитать. Знаете, почему? Потому что читаешь и понимаешь – это письмо герою. Но я-то не герой! Я себя никогда к этой категории не причислял. При этом воспитаны мы так, что чужие письма я читать не имею права.
Так было, пока мы были в Рубежном. Потом я приехал в Воронежскую область. Стоит коробка с письмами… А раненые лежат на кроватях, киснут, все в телефонах. Поборол я в себе чувство ложной скромности, взял одно письмо, другое, начал читать… А потом начал отвечать. Отвечал-отвечал в одиночку, наконец, говорю: «Мужики, присоединяйтесь». Сначала меня услышал только один – Серёга. Мы с ним рассортировали письма – отложили те, которые без обратного адреса, оставили те, на которые можно отвечать. Ну и завертелось, к нам стали присоединяться другие парни. Придут: «А что это вы делаете? Дайте посмотрю». Прочитают, садятся отвечать. Всё больше и больше людей загоралось идеей. Понимаете, это же нельзя заставить делать, это только от души.
Потом появилась идея записать видеоклипы: я такой-то боец, я не только солдат, но и отец и так далее. Нас поддержал Андрей Коченов – председатель правления Всероссийского движения «Отцы России». И понеслось. К примеру, мы увидели в интернете ролик «Мы вас ждём», который сняли женщины – жёны, подруги участников СВО. «Ничего себе, какие креативные!» – подумали мы. И сняли ответ: «Мы вернёмся!»
Дальше больше. Мы стали встречаться с детьми – подняли новую тему встреч детей с солдатами. То, что из этого получилось, превзошло мои самые смелые ожидания. Это настолько интересные, открытые встречи! Дети задают множество вопросов, на которые мы честно отвечаем. Лозунги им не нужны, кроме того, их невозможно обмануть, фальшь они чувствуют сразу.
Господь не ошибается
– Отвечать на письма – одно дело, снимать ролики, организовывать встречи – совсем другое, это требует определённых затрат. А вы ещё и подарки ребятишкам делаете.
– Всё, что мы делаем, держится на добровольных пожертвованиях военнослужащих. Мы справляемся. Правда, УАЗ Пикап, о котором мы мечтаем, самим точно не потянуть. А он нам нужен как воздух, чтобы выезжать в отдалённые населённые пункты или даже в другие регионы. Будь у нас машина, мы бы такую географию сделали! Предвижу, что кто-то скажет: «Машину захотели – офигели совсем!» Но она нам реально нужна для дела. Ну, не будет, так и не будет, мы всё равно будем продолжать своё дело. Её наличие – вопрос расширения географии наших контактов.
– В чём вы видите миссию этого проекта?
– Дети пишут письма участникам СВО коробками, мешками. И, вот представьте, вы написали письмо, а на него никто не отвечает...
– Грустно.
– Вот именно. Я всегда говорю бойцам: «Кто ты для ребёнка? Герой. Вот и представь, что будет чувствовать ребёнок, получив письмо от героя. Так вот, дорогой, чем больше писем ты напишешь, тем больше детей ты осчастливишь!» И у нас ребята сегодня с такой радостью пишут детям письма, что, кажется, приди к нам КамАЗ писем – на все ответят.
Я не буду сейчас говорить про военно-патриотическое воспитание, просто вспомните слова из песни Бутусова: «Ты не вылечишь мир – и в этом всё дело». Так вот, не надо лечить весь мир, надо делать своё доброе дело, идти путём, которым тебя Господь ведёт. Вот что Господь не может сделать? Он не может ошибиться!
– Евгений, позывной «Добрый» вам кто-то дал или вы его сами выбрали?
– Новорождённого ребёнка нарекает отец, а в армии позывной боец выбирает себе сам. У нас в десантной роте были позывные вроде «Добрый», «Зелёный» и так далее. А когда попал в медроту, обратил внимание на воинственные позывные – Тигр, Барс, Барракуда… В общем, Господи помилуй. И я взял позывной знакомого бойца-разведчика «Добрый», зная, что мы никогда с ним не пересечёмся. Он, слава Богу, живой. Так я тоже стал «Добрым». Неважно, какой я на самом деле, но факт – хочу соответствовать выбранному позывному.