«Я никаких призывов не делаю, в политику не лезу – не моё это собачье дело, я переживаю за наших пацанов – чьих-то сыновей, мужей, отцов. Переживаю и знаю – им надо помогать», - говорит руководитель гражданской инициативы «Дыхание Родины» Лариса Абашева. Подробности – в материале на ural.aif.ru.
Накрыло медным тазом
Рада Боженко, «АиФ-Урал»: - Лариса, в социальной сети в графе «дети» наряду с именами дочек у вас стоит «Театр Шарманка». Неспроста же?
Лариса Абашева: - Ребёнок, да, как-никак 20 лет проекту. Я окончила наш театральный институт, потом училась на режиссуру в Питере, в Екатеринбурге. Родилась «Шарманка» – маленький бездомный театр: от трёх до 100 человек на сцене в арендованном помещении. Это было большой проблемой, мы, по сути, не могли строить перспективные планы, даже на год, например, не могли ничего запланировать. Но тем не менее свой зритель был. Детские спектакли вообще всегда хорошо посещались. А на взрослые спектакли было непросто продать билеты, тем более они тяжёлые были, не развлекательные: «Бородино. Наброски людей», «Патетическая оратория», «Зверь»… «Я убил царя» – очень жёсткий спектакль-фантасмагория по пьесе Олега Богаева, в котором персонажи гротесковые, морально уродливые. Такая, по словам самого Олега, общественная пощёчина. В этом спектакле к тому же были заняты актёры с ограниченными возможностями здоровья. Я же хотела создать профессиональный инклюзивный театр… До сих пор хочу, но пока это на втором плане.
«Я убил царя» – последний спектакль, поставленный перед специальной военной операцией, очень тяжёлый. Он, вообще, о том, что нельзя убивать детей. И о всепрощении. К счастью, православные зрители разглядели главную его мысль, несмотря на скандальное название. Хотя и по сей день встречаются те, кто за него цепляется, – «не читал, но осуждаю».
Мне нечего стыдиться. Я всегда ставила спектакли «о человеческом», о чём-то высшем. Наверное, потому что была правильно воспитана своей бабушкой, которая прошла Великую Отечественную войну. И этим наследием, памятью я глубоко пропитана.
Я фанатично занималась «Шарманкой» и проектом инклюзивного театра, у которого непростая судьба. И у меня, как у любого режиссёра, были профессиональные амбиции относительно востребованности театра, признания. К примеру, наш спектакль «Цирк Принтинпрам имени Даниила Хармса», который мы сделали за ноль рублей ноль копеек, вошёл в шорт-лист «Золотой Маски» – действительно хороший спектакль, пластически интересный. Мы побеждали в различных конкурсах на всероссийском уровне. При этом для меня всегда было главным воспитать артиста, помочь ему встать на ноги, состояться. Я всегда влюблялась в артистов!
- Почему, я заметила, об этом в прошедшем времени?
- Потому что случилось 24 февраля 2022 года, и меня накрыло медным тазом. Наверное, недели две я сидела на кухне и ревела, как творческий человек, представляя всё самое плохое. Все мои планы создать из маленького частного тетра великий театр полетели коту под хвост. Конечно, я сразу захотела пойти на фронт добровольцем, но при этом я же понимала, что не имею необходимых знаний, навыков. Моё тогдашнее окружение моё эмоциональное состояние, мою позицию не приняли, от меня стали пачками отписываться в соцсетях, посыпались оскорбления. И до сих пор иногда прилетает. Меня это всякий раз удивляет. Я ведь никаких призывов не делаю, в политику не лезу – не моё это собачье дело, я переживаю за наших пацанов – чьих-то сыновей, мужей, отцов. Переживаю и знаю – им надо помогать. Мой прошлый мирок рассыпался, зато в моём нынешнем мире появились люди, у которых одни со мной ценности. И это мир без полутонов и лукавства.
Так вот, примерно через месяц после начала СВО мы начали ездить в госпитали, где лежали раненые ребята, выступать с концертами, собирать им подарки. С этого начиналось, а сегодня я опытный волонтёр, гуманитарщик.
Мужская работа
- Но ведь можно было продолжать выступать с концертами, а вы создали крупнейший центр гуманитарной помощи.
- Мне хотелось сделать что-то, действительно, существенное. Да, можно было сколотить группу, возить концерты на передовую, но, с другой стороны, я и сама могу спеть, стихи прочитать, анекдот рассказать, я умею разрядить даже самую напряжённую обстановку. Но это вторично. И театр для меня сейчас вторичен. Зачем тратить силы на постановки, когда нужно собрать деньги, купить необходимое и как можно быстрее привезти это пацанам на передовую? А на это надо много сил: моральных, физических, организаторских.
- Как удалось, не имея опыта, в кратчайшие сроки мобилизовать, организовать людей, выстроить чёткую систему сбора гуманитарной помощи и её доставки «за ленточку»?
- Да, сейчас наш центр помощи – очень масштабный проект. У меня есть организаторский талант и большой опыт, в конце концов, много лет я подчиняла сто-двести человек художественной воле, ставя спектакли. И сегодня на мне, как на лидере движения, лежит вся логистика: ты делаешь это, ты – куратор того-то, едем туда-то и так далее. Передо мной стоит много задач, которые нужно решить, и я готова к новым. Я жёсткий человек, но без этого никак – работа и в театре, и здесь, в центре, по большому счёту, мужская. Кроме того, без электрического эмоционального импульса ничего не выйдет. Всё по-прежнему подчинено воле, только тогда – художественной, а сейчас – воле к победе. И мне не сложно проявлять эту волю.
Единственное, не перестаю удивляться людям, которые нас поддерживают, которые к нам приходят, которые хотят и готовы помогать. Это люди разного социального статуса, разного вероисповедания – даже кришнаиты были, но в основном это старшее поколение, скажем, после 40 лет. Молодёжи мало. Зато какая! Есть у меня куратор Саша – 23 года. Пришла девочка и со всей яростью начала помогать.
- А то, что люди быстро мобилизовались для помощи бойцам, выполняющим задачу в зоне СВО, удивило?
- Обрадовало. Это совершенно новый мир, новое окружение! И мне так хорошо – я нашла себя. Если человек театра всё время ищет остроты, драматургии, выдумывает столкновения, то сейчас мне ничего не надо выдумывать, всё что происходит – высшая драматургия борьбы миров, борьбы рая и ада. Я шестерёнка в суперпьесе с божественной режиссурой, и мне хорошо.
- Вы работаете по запросу?
- Когда мы начинали, ещё не было обратной связи с бойцами, поэтому собирали гуманитарный груз «из чего-то», всё подряд брали, в том числе кучу ненужных вещей. Первым нашим подшефным был доброволец Семён, которого мы собирали на СВО. А уже от него мы стали получать первые весточки. Потом была моя первая поездка в зону СВО, я получила изрядную порцию адреналина и опыт, познакомилась с ребятами и стала собирать заявки – что именно надо бойцам. Сейчас всё уже систематизировано, есть список запросов, очерёдность списков – отряд такой-то, отряд такой-то, кураторы. И есть так называемый «общак»: влажные салфетки, тушёнка, кофе, сигареты и так далее. Надо сказать, что и списки потребностей стали чётче, профессиональнее.
Многие кричат, мол, это те ведомства должны делать, другие должны делать… Мы знаем, кто и что должен делать. Но если ребятам на передовой что-то нужно, то мы это добудем. А орать потом когда-нибудь будем. Я берегу свою энергию и всем своим говорю: берегите энергию, не вступайте в «рамсы», не участвуйте в борьбе за справедливость – некогда сейчас этим заниматься, сейчас время физических действий. Надо добыть – идём и добываем, везём и точнёхонько в руки передаём тем, кто ждёт этот груз.
Конечно, сначала надо найти, купить, а прежде найти деньги, организовать сбор… Шучу, что я сейчас профессиональная попрошайка. И мне не стыдно.
«Я не боюсь»
- Зачем ездить на передовую самой?
- Мне это надо. Я должна знать всю картину сферически, мало сидеть здесь и представлять, как оно там всё на фронте. Мне важно решать какие-то задачи на месте, нравится быть почтальоном, быть в дороге, пробиваться сквозь блок-посты, искать ребят без связи, доехать до крайней точки передовой.
- Как к этому относится семья?
- Самое замечательное и приятное, что муж меня поддержал, мы с ним в одной связке. Конечно, он переживает, и ему тяжело, но, повторюсь, он меня поддерживает. Я ведь всегда такой была – то я на фестивале, то на учёбе, то на гастролях. Не домашняя я. И сейчас примерно то же самое, обстоятельства только другие.
- Однажды, будучи в зоне СВО, вы пропустили день рождение дочки…
- Мне очень больно, и совесть мучает. У меня было очень тяжёлое, я бы даже сказала, жестокое и, между прочим, голодное детство, поэтому для меня всегда было очень важно сделать своим детям праздник, в важный для них день, по случаю важного для них события. (Я вообще люблю людям праздники делать.) А тут… Совесть мучает – я плохая мать. Да, я плохая мать. Но я сознательно для себя расставила приоритеты. И каждый раз, уезжая в зону СВО, я прощаюсь с семьёй навсегда, потому что это реально опасно. Но мне на эту опасность пофиг, я не боюсь. Надеюсь… не знаю, на что, на Бога, наверное. Да, на Бога. Я не воцерковлённый человек, но Его во мне стало больше.
Сейчас вокруг меня, вокруг нашего центра много православных – верующие, батюшки, матушки… Они помогают и оберегают меня. Наверное, я не плохой человек, раз они верят в меня, хотя видят, что я грубая, что я курю. Я солдафонка. Но они верят в мою работу, и это очень приятно. Я – это ужас! – стихи стала писать, хотя никогда раньше этого не делала, и в моих стихах всё время – Бог. Это жёсткие стихи, они изрыгаются из меня без всякой редактуры, когда ночами я сижу на кухне и переживаю… Понимаете, когда приходит известие о гибели бойца, это уже не просто «парень из новостей», это тот, кого ты знаешь, кому ты не успела вручить посылку из дома…
- Лариса, а почему такое название – «Дыхание Родины»?
- Это образ из сновидения. Как-то перед сном я сильно переживала по поводу происходящего, ревела, вроде заснула, как вдруг сердце начало выскакивать, я начала задыхаться, пыталась справиться – вдох-выдох, вдох-выдох… Так возник образ – «Дыхание Родины».