Сегодня немало делается для того, чтобы дети, оставшиеся без попечения родителей, воспитывались в семьях. Приемных, опекунских… Это правильно, это хорошо. Печалит другое: мало кто задумывается, откуда берутся сироты и что можно и нужно сделать, чтобы этот статус получало как можно меньше детей.
Этими вопросами задалась Уполномоченный по правам человека в Свердловской области Татьяна Мерзлякова, которая, проведя с помощниками серьезное исследование, подготовила специальный доклад «Откуда берутся сироты?». Он в скором времени будет представлен главе региона и депутатам Законодательного собрания Свердловской области. Сегодня уральский омбудсмен – наш собеседник.
Политический товар
Рада Боженко, «АиФ-Урал»: – Татьяна Георгиевна, проведя аналитическую работу, подготовив доклад, на что вы прежде всего хотели бы обратить внимание? На то, что сегодня нет единой программы профилактики сиротства?
Татьяна Мерзлякова: – Знаете, речь идет не столько о детях, сколько обо всех нас. Об обществе. Этой темой я вплотную занялась в 2006 году. Тогда мы готовили доклад «Отказные дети». И с чем столкнулись? Переработав огромное количество информации в Интернете, обнаружили, что лишь в трех регионах России были какие-то упоминания об отказных детях. В Москве об этом тогда говорили только правозащитные детские организации. И все. Поразительно! В итоге доклад мы подготовили, он был в правительстве рассмотрен. То есть на существование проблемы мы внимание обратили.
Вернуться к этой теме меня подтолкнул пресловутый «закон Димы Яковлева». Сколько бы по этому поводу мне ни задавали вопросов, все они были далеки от корня проблемы. А уж если саму дискуссию послушать, вообще становится страшно: уважаемые люди спорят, отдавать сирот в Америку или не отдавать? Почему дети стали политическим товаром, товаром разменным?! Честно признаюсь, я не имею в отношении этого закона своей позиции. Моя твердая позиция – у нас не должно быть сирот!
И вот мы снова провели большую работу. Выходили на органы социальной политики, на общественные, правозащитные организации; ответы нам давали суды, прокуратура, органы статистики и так далее. В итоге мы собрали материал, который мне бы хотелось донести до общественности.
Но более того мне бы хотелось, чтобы все поняли: исправить сложившуюся ситуацию не поможет ни один закон. Поможет только наше возвращение к истокам нравственности, возрождение уважения к материнству, понимание ответственности за судьбу ребенка.
– Словом, вечные ценности?
– Хорошо бы вечные… В старой России отказ от ребенка был немыслим! Да и в советское время это было ЧП, достойное рассмотрения в райкоме партии. А потом в области начало появляться до пятисот отказных детей. И это не было предметом никаких разбирательств. Более того, СМИ выступали в одном тоне: «Не открываются в области дома ребенка!»; «Детям тесно в домах ребенка, срочно нужно открыть еще один!» и так далее.
Не спорю, детишек надо защищать. Но ведь никто не задался вопросом: откуда у нас берутся сироты?
Что мы имеем сегодня. За три года у нас в регионе родилось 178 680 детей, 170 621 ребенок воспитывается в родных семьях. Остальные – не в родных семьях.
Бабушки где?
– Вы видите перспективы?
– Если бы я их не видела, не было бы доклада. Смотрите: 672 ребенка в течение этих трех лет лишились родителей в связи с их гибелью. Где здесь можно найти резервы, как сократить количество трагедий? Возьмем ДТП, в которых очень часто гибнут молодые родители. Я все-таки верю, что когда-то в регионе будет наведен порядок на дорогах. С пожарами, конечно, сложнее. Они слишком часто связаны со злоупотреблением алкоголем. Еще одна причина гибели родителей – наркомания. Проблема очень серьезная. Но Свердловская область всем миром начала бороться с наркотиками… Может быть, мы справимся.
Идем дальше – отказники. За три года матери отказались от 1468 малышей. Что с нами происходит?! Где близкие этих женщин? Их матери, отцы? Где семьи отца ребенка? Ко мне дважды обращались лечебные учреждения с просьбой помочь молодым матерям, которые собираются отказаться от ребенка. В обоих случаях я пошла по пути восстановления их семейных связей. И, знаете, сработало.
Помню, девочка лежит в палате, прижимает к себе малыша и плачет, плачет: «Отец меня убьет». Молодой папаша ребенка тоже боялся сказать своим родителям. Поговорили с семьями, все завершилось чудесно. Образовалась молодая семья, воспитывающая всеми любимого ребенка.
В другом случае было сложнее. Родная мать молодой женщины на момент появления на свет малыша лежала с тяжелым инсультом. Девушке из роддома не то что идти было некуда – есть было нечего. Мы с помощью благотворительных организаций обеспечили ее на время всем необходимым и связались с матерью отца ребенка. И она сразу же из роддома забрала «невестку» с внуком к себе. Я потом была у них в городе. Отец ребенка не захотел создавать семью, но бабушка души в нем не чает, и малыш с мамой живет у нее.
Поэтому я убеждена: если не получается работать с мамой, которая собирается оставить ребенка в роддоме, нужно идти по бабушкиным линиям. Тут перспектив много.
Не суди…
– Но ведь на всех потенциальных «отказниц» одной Мерзляковой не хватит.
– Я делаю ставку на общественные организации. Вы же знаете, как много в этом отношении сделал «Аистенок». Его руководитель Лариса Лазарева первой подняла тему отказных детей и необходимости работы с матерями и их семьями. И таких неравнодушных должно быть больше.
Понимаете, осудить легче всего. Я сама, признаюсь, до сих пор ни психологически, ни биологически не могу понять, как можно отказаться от собственного ребенка. Но в то же время я бы предостерегла от жесткого укора. Ведь далеко не всегда это проявление вольности: «родила – оставила – еще рожу». Иногда это в какой-то степени осознание ответственности: некуда нести, не с кем оставить, не на что жить.
Такая категория женщин, которые не просто оставили, перешагнули и ушли, а оказались в тяжелой жизненной ситуации, есть. И с ними надо работать. В нашей области есть кризисные центры, в которых таким женщинам могут помочь на первых порах. Но ведь им в паническом состоянии кажется: помощи ждать неоткуда.
Словом, я считаю, что, приложив усилия, мы сможем сделать так, чтобы отказных детей на Среднем Урале не было вообще.
– Но ведь в области немало так называемых социальных сирот…
– Да, за три года 5919 детей на Среднем Урале стали сиротами, потому что их матери и отцы были лишены родительских прав. Замечу, что решения о лишении родительских прав принимают суды, и подходят они к этому с большой осторожностью, бережно по отношению к маме и ребенку. Тем не менее таких сирот у нас немало.
Очень много у нас лишаются родительских прав осужденные женщины. Мне кажется, тут органам профилактики есть над чем работать. Другое дело, что нередко формализм побеждает – в отношении профилактики сиротства это главный наш враг.
– Татьяна Георгиевна, как вы относитесь к мнению, что родителей, отказывающихся от детей, нужно наказывать, в том числе рублем?
– Я все-таки за то, чтобы пытаться заставить родителей платить алименты и, может быть, даже привлекать их к общественным работам. Но к вопросу наказания нужно подходить очень и очень осторожно. В противном случае детей будут не в роддомах оставлять, а в помойных ящиках. У нас и так это случается. Поэтому прежде всего нужно таких матерей не осуждать, а работать с ними.
Еще раз повторю, сегодня мы проблему сиротства должны решать не законами (они все есть), а осознанием моральной и нравственной ответственности. Я не так давно вернулась из Ингушетии, где мы собирались правозащитным сообществом. Знаете, на что я обратила внимание? Ни одного дома ребенка, ни одного детского дома или дома престарелых! Нет детей, которых нужно усыновлять. Традиции – вещь очень сильная. И мы должны об этом помнить.
В «Аистенке» знают, как уберечь ребенка от «синдрома белого потолка» 
В августе окрестят около 60 детей-сирот Екатеринбурга 
Сироты на Среднем Урале страдают от неприспособленности к жизни 
Уральских подростков толкают на самоубийство проблемы в семье и наркотики