«Психолог не нужен». Детский омбудсмен о вредной корпоративной солидарности

Психологическая служба в школе сегодня ориентирована не на учеников, а на прикрытие корпоративного интереса. В этом уверен уполномоченный по правам ребёнка в Свердловской области Игорь Мороков.

«Факт не подтвердился»

Рада Боженко, АиФ-Урал: Игорь Рудольфович, после трагических событий в школах Перми и Улан-Удэ «десанты» Министерства образования РФ еженедельно «высаживаются» в регионах России. Обсуждается в том числе вопрос создания центра, который будет координировать работу и развитие психологической службы в системе образования. Вы заметили, у нас после какого-нибудь ЧП обязательно создаётся новая структура. Не станет ли этот центр очередной «галочкой»?

Игорь Мороков: С одной стороны, я разделяю ваши опасения. У нас все хотят что-нибудь координировать, работать, к сожалению, никто не хочет – главное комиссию создать и всем указания раздать. С другой стороны, эта инициатива греет душу. И вот почему.

Мы уже давно, исходя их нашего опыта работы и наших исследований, говорим о том, что социально-психологическая служба в образовательных организациях требует иного развития. Пока увеличение числа психологов и служб примирения в школах эффекта не дало. Мы в этом утверждении ориентируемся на количество обращений в наш аппарат. Смотрите, в 2016 году по поводу конфликтных ситуаций в школах к нам поступило 93 обращения, в 2017 – 106. Но при этом в 2016 году служб примирения в школах региона было 116, а в 2017 – 335.  Кроме того, сегодня в школах работает более 600 психологов.  Иными словами, количество специалистов растёт, а проблемы как были, так и остались.

Я прекрасно понимаю, вопросы, касающиеся социальной системы взаимоотношений, коммуникации людей, в один день не решаются. И, самое главное, результат здесь отложенный. Но тем не менее серьёзной эффективности работы мы не видим,  в первую очередь потому, что сегодня психолог – член коллектива образовательной организации. Что из этого следует?

- Корпоративная солидарность?

- Да! Прямая, скрытая, опосредованная, латентная – какая хотите. Но именно корпоративная солидарность.  Когда мы третьей стороной заходили в решение конфликтов, то неоднократно это видели. Психологическая служба, при всём уважении к тому, что делают эти люди, сегодня ориентирована не на ребёнка, а на прикрытие корпоративного интереса. Мы сталкиваемся со сложнейшей проблемой диагностики и определения истины того, что происходит в образовательных организациях. Это стена! Когда ко мне обращаются родители: «в нашей школе произошло то-то», во многих случаях… Давайте говорить прямо, в 99% случаях я получаю ответ из этой школы: «Проведена служебная проверка. Указанный факт не подтвердился».

А что психолог? Если он займет ребёнкоориентированную позицию, завтра он в этой школе работать не будет. Вывод напрашивается сам собой.

«Что Я должен сделать?»

- Нужна реформа психологической службы?

- Совершенно верно! И у нас есть проработанное предложение. Речь идёт о создании территориальных центров социально-психологической помощи несовершеннолетним, где будет штат психологов, которые будут закреплены за какими-то образовательными организациями. Они  не будут ни от кого зависеть. И это обеспечит профессиональный подход, причём подход единый. А самое главное, в этом психологическом сообществе будет реализована супервизия: попал я в образовательную организацию, понял – не могу что-то сделать, иду к коллегам, и мы коллегиально находим варианты решения проблемы. 

Если честно, мы в нашем предложении ничего нового не придумали. Эту схему организации  психологической помощи я видел в Германии.

- И она работает?

- Безусловно. Но надо понимать, что измениться должен и содержательный подход. В чём сегодня я вижу чудовищное заблуждение? Упрощая, директор школы говорит психологу: «Вот тебе проблемный Васька, иди работай». И психолог начинает с Васькой «работать». А пацан приходит домой – там отношения с родителями из серии «отдельная история», или на урок к Мариванне, которая какой была, такой и осталась. Так хоть заработайся! Ок-ру-же-ние  – вот с кем нужно в первую очередь работать.  С Васькой, конечно, тоже, но сначала нужно создать социально-педагогическую среду, в которой все будут придерживаться одних правил. И для синхронизации работы взрослых, их понимания проблемы, подходов к её решению нужен независимый человек.    

Между прочим, когда в 80-х годах прошлого века тема психологии в образовательной организации заводилась, речь шла о психологии ОБРАЗОВАТЕЛЬНОГО ПРОЦЕССА. То есть это в первую очередь работа с учителем, тем, кто находится в контактной зоне с ребёнком. Скачет Васька на уроке - учитель должен бежать к психологу: «Слушай, что Я должен сделать?». Психолог для педагога должен быть супервизором, его методическим руководителем.  Только когда мы начнём работать на психологию образовательного процесса, мы сможем говорить о профилактике. Руководить подростком мы можем только в ситуации доверия!

Курсант Анна. Школьница из Лесного выбрала профессию «Родину защищать» Подробнее

Крик о помощи

- Психотерапевт, девиантолог Гелена Иванова в одном из недавних интервью сказала: «Преступление подростка – всегда крик о помощи». Вы с этим согласны?

- Безусловно! Как бы пафосно это ни звучало, но я вижу свою миссию как защиту прав ребёнка. Любого. Даже преступника. В своё время Владимир Александрович Власов, когда он был председателем областной комиссии по делам несовершеннолетних, предлагал рассматривать проблему безнадзорности, правонарушений, преступности подростков с точки зрения нарушения их прав. И это правильно. Если подросток пошёл на крайнюю меру «крика о помощи», значит, где-то мы нарушили его права, что-то недодали.  Давайте говорить прямо, порой нам кажется, что мы делаем что-то «правильное» с педагогической точки зрения, а на самом деле ситуацию только усугубляем.  И у подростка возникает чувство несправедливости. Предлагаю всем вспомнить ситуацию, когда в детстве ты испытывал чувство несправедливости в отношении к тебе взрослых. Это такой взрыв! Это страшное переживание.

На мой взгляд, переформатирование психологической службы, о которой я говорил, должно позволить найти, где ребёнку тяжело, где ему холодно. Это сложная работа, конечно, но она более высокого качественного уровня.

- Проще нашпиговать школы системами видеонаблюдения.

- Но это поможет в расследовании преступления. А вот в его предотвращении - не очень.

- Ещё одна тенденция: стоит произойти беде с участием подростка, начинается охота на ведьм. Сегодня мы наблюдаем очередной раз перекладывание вины на интернет, социальные сети, обсуждение их деструктивной роли. Ну бред ведь?

- Бред. Мы только-только начинаем заходить в тему информационной безопасности и порой не понимаем, в какую сторону идти. Интернет, социальные сети – это объективная реальность, это жизнь. Если там совершается преступление – давайте наказывать. Зачем же шашкой махать, всех ограничивать, блокировать, кричать «запретить»?

Есть гистограмма степени влияния интернета на сознание населения разных стран. Мы на первом месте. Более 47% населения у нас верят всему, что нам преподносит интернет. На последнем месте Великобритания – 3,7%.  Интернет в Европу раньше пришёл, и они этим уже переболели - видимо, и нам надо этот путь пройти, «перерасти». Но на этом пути создавать для подростков альтернативные площадки для живого общения, заинтересовать их и – высший профессионализм – сделать это так, чтобы подросток думал, что это он сам решил, сам придумал.  А «запретить», «закрыть», «заставить» невозможно.

Как-то у меня было совещание по информационной безопасности. Были представители прокуратуры, следственного комитета, полиции. И все: «Надо бороться!» У меня, сам собой, к ним вопрос возник: «Ребята, сколько преступлений вы раскрыли благодаря тому, что эти дураки выкладывают в интернет всё, что сделали?» Понимаете, сегодня интернет нам открывает то, что могло продолжать оставаться латентным: буллинг,  преступную группу, золотую молодёжь на «гелендвагенах»…  Это к вопросу о том, где грань между пользой и опасностью.

Думаю, что на проблему «подросток в интернете» надо философски смотреть. Знаете, не так давно Герман Греф – прожжённый прагматик - рассказывая на конференции о том, как будут развиваться в будущем цифровые технологии, заметил, что более всего будут востребованы и никаким изменениям не будут подвергнуты человеческие отношения. Ценность их будет только возрастать.