Примерное время чтения: 20 минут
667

Есть ли братья по разуму, насколько опасны метеориты и будет ли конец света

«В вопросе относительно разумной жизни я категоричен: я считаю, что разум – это очень тонкая материя, которая вряд ли повторяется», – говорит преподаватель кафедры астрономии, геодезии, экологии, мониторинга окружающей среды Института естественных наук и математики Уральского федерального университета, научный руководитель Школы астрономии Kantr Skrip Павел Скрипниченко.

– Павел, «в среднем по палате» познания в астрономии и о том, чем, собственно, занимаются астрономы, весьма скромные. У вас, например, уже интересуются астрологическим прогнозом на будущий год?

– Периодически это происходит. У меня, конечно, тонкая душевная организация, но я стараюсь держать себя в рамках, хотя очень болезненно воспринимаю всё, что связано с профанацией науки.

научный руководитель Школы астрономии KantrSkrip Павел Скрипниченко
Фото: Из личного архива

Мозаичное образование

– Вы себя позиционируете как популяризатор науки, астрономии – это ведь не профессия, что тогда?

– Нет, не профессия. В первую очередь я преподаватель, педагог. Что такое педагог? Это человек, который берёт большое количество знаний от умных дядей и тётей, строит из них методику (иными словами, выбирает самое важное и самое нужное) и преподносит эту методику для группы лиц. То есть это переводчик с высокоуровневого языка на доступный с тем, чтобы доступный язык всё больше становился высокоуровневым. Популяризатор – то же самое, только у него нет возможности делать что-то регулярно, у него нет шанса, что к нему тридцать раз придут одни и те же люди.

Есть одна-две, максимум три попытки на одну и ту же аудиторию, чтобы донести свою мысль. Поэтому популяризатор – это и переводчик, и артист, и стендапер, и в каком-то смысле журналист – всё вместе. Это тот человек, который малопонятную большинству, но жизненно важную идею пытается сделать общедоступной. Кроме того, это человек-прогрессор (моё изобретение, но термин заимствован у Стругацких), то есть тот, кто воплощает технологию. Я стремлюсь к этому: взять технологию из лаборатории или мастерской и внедрить её в быт, чтобы наше с вами окружение, наш технологический уровень поднимался.

научный руководитель Школы астрономии KantrSkrip Павел Скрипниченко
научный руководитель Школы астрономии KantrSkrip Павел Скрипниченко. Фото: Из личного архива

– Но ведь понятно, что большинство этих людей в науку никогда не придут. Зачем им на бытовом уровне эти знания?

– Тут я отвечу как астроном, поскольку занимаюсь популяризацией этой науки. Всё дело в мировоззрении. Вот вы начали с астрологии, а это не что иное, как мировоззрение. Если мы увлекаемся астрологией, значит, часть ответственности переносим на иррациональные вещи. Читаем гороскоп, в котором написано «надо вложить деньги», и вкладываем деньги или обращаем внимание на родственников, потому что так написано в гороскопе, будто в другое время этого делать не нужно. Это модель поведения, которая, может быть, строится на мифологизированном мировоззрении, а может, на наукоёмком.

Но наукоёмкое мировоззрение должно быть целостным, а проблема современного образования в том, что оно не целостно, не системно, мозаично: физика – кусок, химия – кусок, биология – кусок и так далее. Такое образование не даёт общей картины, в результате человек выходит из школы, из вуза, и у него нет ответа на самые главные философские вопросы: «Как всё появилось?» и «Куда всё денется?».

Как раз астрономия и отвечает на эти вопросы. Как появилась Вселенная? А вот так. Когда она появилась? 14 миллиардов лет назад. Когда Солнце погаснет? Через пять миллиардов лет. И когда ты потихонечку отвечаешь на все эти вопросы, становится понятно, что минералогия, например, изучает что-то не только на Земле, но и на Марсе, на других планетах. Оказывается, химия может быть на Земле, а может быть в космосе… Всё это структурируется, и выстраивается единая научная картина мировоззрения. Это здорово, потому что принятие решений на основании каких-то материалистических штук – залог выживаемости.

Мы не венец эволюции

научный руководитель Школы астрономии KantrSkrip Павел Скрипниченко
Фото: Из личного архива

– Какая аудитория более благодарная – детская или взрослая?

– Интерес к знаниям есть у всех. Взрослые больше тянутся за мировоззрением и за восполнением имеющихся пробелов, тогда как дети идут с гениальными идеями, которые надо оформить. Они как алмаз, который надо огранить. Новое поколение 12–15-летних не требует морального якоря, не требуют оценки, они понимают, чего они хотят от жизни, но пока им не хватает знаний, компетенций, уверенности, способностей – всего не хватает, но они к нам с чем-то приходят, и их нужно настраивать. В этом смысле популяризация – это профобучение. Знаете, какие вопросы задают дети? «У меня есть идея ветрогенератора, будет ли он работать?» И ты сразу понимаешь мотив. Между тем взрослые интересуются: «А пришельцы?», «А чёрные дыры?» и так далее, всё в кучу. Вот в этом разница.

– Кстати о пришельцах… Я взрослый человек, поэтому спрошу: так всё-таки есть ли жизнь на Марсе?

– Факт существования внеземной жизни наукой не доказан, официально происхождение всех форм жизни, которые мы знаем, связано с Землёй. Но это не значит, что статистически иных форм жизни быть не может. Если вы спросите про моё убеждение, то я отвечу: да, жизни, скорей всего, очень много, в разных формах и разных видах. Эволюция вообще идёт по одним и тем же законам, но с разными «продуктами», в зависимости от условий. А вот в вопросе относительно разумной жизни я категоричен, я считаю, что разум – это очень тонкая материя, которая вряд ли повторяется. Если же она повторится в каком-то ином виде, мы, скорее всего, даже не поймём, что она представляет собой нечто разумное. Природа многогранна и многовариативна, поэтому братьев по разуму мы не найдём, а жизни найдём много.

– И как это на нас повлияет, изменится ли что-то в нашем существовании?

– В естественно-научном смысле нет. Но это будет так называемая ксенобиология – расширение возможностей для биологии, для химии, для медицины, для чего угодно. Это огромное поле для научных исследований. И это, конечно, важно, но не категорично. Категорично осознание того факта, что мы «один из вариантов». Эту философскую мысль – мы не венец эволюции – надо вдалбливать детям в школе, в вузе, везде, потому что это диктует совсем другое отношение к жизни. И я как популяризатор как раз об этом постоянно говорю, я ругаю античных философов, ругаю людей, которые уверяют в нашей уникальности, в уникальности Земли, Солнечной системы – это неправильный подход. Нужно говорить о том, что есть мир, в котором мы живём, есть звезда – одна из трёхсот миллиардов в этой галактике, есть мы – один из вариантов. И нужно иметь уважение ко всему тому, что мы видим кругом. Это не для нас – наоборот, это мы здесь.

– Павел, а если смотреть на астрономию не как на философию, мировоззрение, какое прикладное значение она имеет?

– Космическая эра никогда бы не настала без небесной механики, без астрономии. А космос плотно завязан с экономикой: навигаторы, сохранение логистических издержек, поиск полезных ископаемых, контроль сельскохозяйственных угодий, лесов, загрязнения вод – всё это делается с помощью космоса. Сотовая связь, интернет – всё заточено на космосе.

научный руководитель Школы астрономии KantrSkrip Павел Скрипниченко
Фото: Из личного архива

Любая инновация снижает себестоимость, а снижение себестоимости позволяет из одних и тех же ресурсов сделать больше продукта. Это значит, что мы в общечеловеческом мире можем нарожать больше детей и не понизить качество жизни. Сохранение или улучшение качества жизни – это единственный смысл науки. Если мы по каким-то мифическим причинам вдруг откажемся от космоса, то по уровню «себестоимости» откатимся в начало XX века. И у нас не будет другого выхода, кроме как либо понижать качество жизни, либо искусственным путём сокращать количество населения.

Сейчас, в XXI веке, это очевидный факт: мы всё, что есть на Земле, посмотрели, потрогали, и теперь нужно смотреть ТУДА. Причём что в области медицины, например, что в области абсолютно практичных вещей: те же продукты питания уже можно выращивать с применением космических технологий. Словом, это тот вектор, который нам сегодня нужен, поэтому я и выступаю за массовые астрономические познания, за массовые познания в области космонавтики. Хорошо, не все пойдут в космонавтику, в астрономию, но все будут пользоваться этим, и если не понимать, как это работает, то всё это будет восприниматься как нечто магическое. А это плохой путь.

Конца света не будет

– Вы сказали, что популяризатор должен быть и артистом, и стендапером. Для чего этот элемент шоу? Через смешное, например, проще донести научную информацию?

– И через смешное, и через формулировки, и через «ужас-ужас, страшно-страшно»… И вообще, твой внешний вид – это первое, на что смотрят люди. Если ты такой же, как все, что с тобой, собственно говоря, разговаривать-то? Популяризация ведь может быть разной. Можно, скажем, везде развесить афиши, пригласить элитную аудиторию, и она будет тебя слушать. Именно так, собственно, большинство популяризаторов и делают – они приезжают раз в год и читают лекцию в каком-нибудь крутом месте.

научный руководитель Школы астрономии KantrSkrip Павел Скрипниченко
научный руководитель Школы астрономии KantrSkrip Павел Скрипниченко. Фото: Из личного архива

А может быть и другая форма. Ты встаешь в шесть утра, едешь в деревню, в школу, а там тебя ждёт шестой класс, который сняли с уроков, чтобы они с тобой пообщались. Ты для них не авторитет, но ты должен сделать так, чтобы они вышли другими. Тридцать детей в деревенской школе – это совершенно другой подход, нежели бомонд в столице. И таких вариаций множество, поэтому цель у тебя одна, а инструментов – воз и маленькая тележка.

– Можно спросить вас про «страшно-страшно»?

– Могу говорить про это сколько угодно, поскольку я специалист по астероидно-кометной опасности. Это, по сути, ответственность за конец света. И я всегда говорю: конца света не будет. Это очень выгодная позиция: если его не будет – я прав, а если он случится – никто уже ничего не предъявит. Ну а если серьёзно, то астероидно-кометная опасность – это стихийное бедствие, это случается. Недавний пример – Челябинск. Всё это может быть и весело, тем более что никто не погиб, но вообще это полторы тысячи пострадавших и миллиард рублей ущерба. Это реальные вещи, это не где-то там метеорит динозавров убил, это с вами может произойти.

– Эти реальные вещи предсказуемы?

– Те, которые глобальны, которые прямо «мы все умрём» – предсказуемы. Поэтому конца света не будет. Есть механизмы обнаружения и механизмы противодействия. Мелкие штуки вроде челябинского объекта пока плохо прогнозируемы как раз потому, что они маленькие. Вот представьте, летит огромный камень километр в диаметре, который упадёт на нас и уничтожит 95% жизни на планете. Он большой, значит, его будет видно издалека, и мы сможем увидеть его как на дневном, так и на ночном небе. А маленький камушек диаметром 17 метров – всего-то пятиэтажный дом – на фоне утреннего сумеречного неба не будет заметен и войдёт в атмосферу над Челябинском. И будет уже поздно что-то предпринимать. Челябинский объект до входа в атмосферу никому на планете Земля не был известен. Да, мы наблюдаем мелкие объекты, но только с ночной стороны.

Астрономия
Астрономия Фото: АиФ/ Александр Власенко

Так что тут есть над чем работать. Но надо понимать, что это проблема не фундаментальных знаний, а проблема техники, чувствительности приборов и, частично, финансирования. Когда NASA в 80-х годах вложило серьёзные деньги в астероидно-кометную опасность, мы за пару лет открыли несколько сотен тысяч астероидов, тогда как до этого знали в Солнечной системе лишь 30 тысяч астероидов. Это к вопросу о том, что мы вообще знаем об окружающем мире, как мы его познаём.

– Иными словами, наука на коленке не делается?

– Гениальных людей, которым были нужны только доска и мел, сто за всю историю человечества. А так-то наука – это скучная вещь: это институты, это тысячи людей, про которых мы не знаем, которые каждый день пишут программы, статьи, строят графики. Вот это и есть наука. Вершинка-то её видна, а всё остальное – глубоко. И здесь кадры – самое важное, потому что все хотят быть нобелевскими лауреатами, но никто не хочет 35 лет провести за компом, обрабатывая спектры. А это необходимо.

– Если вернуться к событиям в Челябинске, возможно ли их повторение?

– Безусловно. Это происходит примерно каждые 10–15 лет. Дело в том, что две трети поверхности Земли покрыто водой, и про большую часть этих событий мы просто не знаем. В 2009 году такое же событие произошло в Африке, в Южном Судане, но про него никто не написал, потому что это Южный Судан. Ажиотаж в Челябинске – это результат суммы вероятностей: большой город, утро, все едут на работу, в машинах стоят видеорегистраторы, у всех телефоны...

– Вы и сами наблюдали это падение?

– Да, и это как раз крайне маловероятное событие. Я торопился на работу, стоял на перекрёстке и увидел, как объект фрагментируется в атмосфере. Я сразу понял, что это, но лучше мне от этого не стало. Жуткая вещь! Дело в том, что накануне с Землёй сближался астероид 2012 DА 14 Duende, –он 50 метров в диаметре, и, вообще, он никак не должен был упасть, ну никак…

– Но первая мысль была: «а вдруг»?

– Именно так… Потом я общался с ребятами, и все, кто занимается астероидно-кометной безопасностью, завидуют мне, что я это видел. Мы даже подсчитали, что вероятность того, что человек, который занимается астероидно-кометной безопасностью, увидит фрагментацию, примерно равна вероятности того, что палеонтолог встретит динозавра. Так что, если будете общаться с палеонтологами, передайте им хорошую новость – всё в этой жизни возможно.

Сюр педагогики

– Создание единственной в стране школы астрономии – это ведь история не про способ заработать деньги?

– Это, конечно, история про бизнес, потому что мы сами себя окупаем, но она не про заработок. Школа – это социальный проект по популяризации науки. Можно, конечно, делать это через бюджетные ресурсы – по этому пути мы шли до 2015 года, но это крайне бюрократично. Бывает, система ломается на пустом месте. Иными словами, ты можешь спрогнозировать всё – создать мероприятие, выбрать оборудование, пригласить людей, назначить сотрудников, выделить им деньги на зарплату, а потом выясняешь, что не можешь вывезти оборудование, потому что «проходка не подписана».

Кроме того, у меня вызывает по меньшей мере недоумение неравноценное, нерациональное распределение благ в нашем обществе. Есть, например, классные элитные школы, в которых имеется отличное оборудование (хорошо, если оно используется, но я видел и такие школы, где это оборудование просто стоит в подвале, несмотря на то что на него были выделены миллионы), но в то же время есть масса школ, где нет элементарной химической посуды. Сегодня, конечно, государство начало заниматься школами, они потихоньку оснащаются, но ещё далеко не всё здорово. В общем, разочарования и размышления привели к тому, что мы взяли всё в свои руки, повесили на себя это ярмо и тащим его.

– После долгого перерыва в школы, наконец, вернули астрономию. Есть ли кому преподавать её на должном уровне?

– Болезненный вопрос. Примерно за год до возвращения астрономии я прошёлся по нашим образовательным учреждениям с предложением: «Давайте что-нибудь сделаем! Вот он я, вам специалиста искать не надо, я десять лет в этом варюсь, у меня куча образовательных программ, куча статей, у меня люди есть». Отклика я не нашёл. Ну ладно, не надо, так не надо. И тут министр образования подписала приказ, астрономию вернули, всё всплыло: «Вы же к нам приходили, а давайте сделаем». Давайте. Примерно 150 учителей физики мы переобучили. Впечатления смешанные… Процентов 70% вообще не хотят этим заниматься, остальные хотели бы, но не знают как.

Какие здесь есть проблемы? На астрономию выделили один час в неделю, выпущено два учебника – оба никуда не годятся. Я видел учебники, которые писали вот прямо «астрономы-астрономы», но они почему-то не пошли в ход. Пошли два других: переработанный старый советский, устаревший морально, и новый, который делал не астроном и который лишён методического осмысления. То есть у учителей нет возможности обратиться к учебнику, и это, конечно, это сюр! Это первое.

Второе. По астрономии нет ЕГЭ. А у нас ведь как оценивается качество работы педагога, школы? По ЕГЭ. Третья проблема – по астрономии, астрофизике практически нет современного русскоязычного контента: 90% – это абсолютно профанирующие паблики, а до оставшихся 10% ресурсов ещё ведь надо добраться. И, наконец, мало того, что на тебя эту астрономию спустили, так у тебя ещё физика есть, бумажные дела, журнал, классное руководство. А тут ещё выясняется, что астрономия, оказывается, непростая наука, её учить надо. Да ну её к чёрту!

И всё это усугубляется полярным состоянием в педагогике: есть молодёжь лет 25, и есть учителя 50+. А самый креативный класс – люди 35–45 лет, которые готовы к переменам, которые ещё хотят и ещё могут, – отсутствует. Старшему поколению педагогов уже не хочется инноваций, вести бы уроки и вести, а у молодых ребят не хватает компетенций. В общем, мы долго добивались, чтобы астрономию вернули в школы, и хорошо, что это произошло. Пусть и не без проблем. Но когда-нибудь, конечно, всё устаканится, не пройдёт и пары десятков лет.

Смотрите также:

Оцените материал
Оставить комментарий (0)

Также вам может быть интересно

Топ 5 читаемых

Самое интересное в регионах