«Люди устали от холодного, лишённого какой-либо душевности, энергетики пластика, которым мы всю планету засорили, и уже сегодня чувствуют потребность в исконных материалах», – уверен народный мастер России, мастер народных художественных промыслов Свердловской области, создатель Нижнетагильского музея «Солнечная береста» Сергей Коротченя.
Лучше всех устроился
Рада Боженко, «АиФ»: – Сергей Арсеньевич, этот год в России посвящён народному искусству. Кроме того, учреждён новый праздник – День народных художественных промыслов. То есть власть на вас, мастеров, обратила внимание. Что вы от этого ждёте, на что надеетесь?
Сергей Коротченя: – Хорошо, что спохватились. Почему я так говорю? Потому что сегодня мастеров мало, остались те, кто занимается этим 20–30 лет. Я провожу мастер-классы по художественной обработке бересты и вижу, что интересно это только ребятишкам и людям моего поколения. А на что надеемся? Всегда хочется сказать: «Не помогают, не поддерживают». Но, с другой стороны, Коротченя лучше всех устроился – музей есть, помещение есть, два года комбинат мне оплачивал аренду. Экскурсии, мастер-классы провожу, на что жаловаться? Да, по большей части музей у меня бесплатный, мастер-классы социальные, для людей с ограниченными возможностями здоровья, для многодетных семей. Один из важных вопросов удалось решить – отремонтировать, извините, туалет и оборудовать его для колясочников (пандус и стоянка для спецтранспорта ещё раньше были сделаны), так что я теперь могу не только экскурсии для инвалидов проводить, но и обучать их. Это очень важно! Случилась трагедия – человек оказался прикован к инвалидному креслу. Что ему делать, в четырёх стенах замкнуться? А это такой промысел, что можно сидя работать, дай человеку инструмент в руки и будет берестой заниматься.
Ну так вот... Радостно, что на нас обратили внимание, тем более что поддержка нам, мастерам-индивидуалам, со стороны государства действительно, нужна. В первую очередь в вопросе реализации наших изделий. Покупайте! В конце концов, к нам на Средний Урал очень много гостей приезжает, и изделия мастеров будут лучшим подарком для их родных. Это и будет поддержка промыслов. Да, нас зовут на ярмарки, но, извините, надо заплатить за дорогу, за транспортировку изделий, надо переночевать где-то, если ярмарка далеко или не одного дня. Фактически, съездив куда-то и украсив какое-то мероприятие, ты ничего не зарабатываешь. Если что-то продал, дай Бог, чтобы дорога окупилась. А ведь люди живут этим, как, например, наши тагильчане живут подносным промыслом. На самом же деле, не так много мастеров, которые тянут какой-то конкретный промысел.
Ученики в очереди не стоят
– Говоря, «тянут», вы имеете в виду, что без этих людей промысел бы умер?
– Сто процентов! Потока учеников, стоящих в очереди («а можно я, а можно я!»), попросту нет. Интересы у молодёжи сейчас другие, да и образ жизни другой. Откуда у меня интерес к промыслу? Из детства. Бабушка половики ткала, дедушка пимы валял, делал санки. А мы всё это наблюдали, к тому же росли на природе, ходили в лес, за ягодами, грибами, я такой древний (смеётся. – Ред.), что даже станы на покосах помню. Когда мне было 10–12 лет, дед стал меня косьбе учить. Сегодня кто руками что-то делает? Очень мало стало родителей, которые сидят с сыном и скворечник мастерят. Чаще ведь папа в «танчиках», а сын – рядом. И полноценных уроков труда в школе, как у нас были, тоже не стало. Зачастую наблюдаю на мастер-классах, что девчонки инструмент увереннее парней держат, которые нередко вообще не могут молоток в руках удержать.
Историю мне как-то рассказали... Чукчи, юрта, корреспондент берёт интервью у мужчины, а рядом его пятилетний сын что-то стругает топориком. Журналист спрашивает: «А вы не боитесь, что он по пальцам топором ударит?» На что отец отвечает: «Он этого движения даже не знает». Понимаете? Ребёнок едва ли не с рождения наблюдает за тем, как отец что-то мастерит, и, приходит время, сам берёт в руки инструмент. Когда я создавал сад, мой сын с раннего детства был рядом со мной, совсем маленьким, наблюдал за всем, потом гвозди забивал… Теперь он во многих вещах, электричестве, например, соображает лучше меня. Я всё это к тому, что навыки работы руками никогда не помешают мальчику, будущему мужчине, главе семьи, отцу.
Вот, помню, были у меня два уже взрослых ученика. Одному только показал, задал направление – всё, пошло дело. Он выкладывал фотографии работ, я даже сомневался: его это работы или мои? А другой меня три месяца мурыжил, бесполезно, ничего у него не выходило! Потом оказалось, что он руками никогда не работал. Мне это трудно понять, конечно. У меня инструмент повсюду: дома, в саду, в гараже, в мастерской. Для мужчины это норма. Я и родителям, которые ко мне мальцов приводят, говорю: если ребёнок не умеет инструмент в руках держать, я его учить не возьмусь. Мне нужен готовый человек – человек с желанием научиться промыслу. Но я сразу предупреждаю, что на этом вы капитала не сколотите, машину или квартиру не купите. Это всё для души! Я пару раз сделал кое-что на заказ и закрыл для себя эту тему. Мне важнее состояние творца, когда ты что-то делаешь и не знаешь, что в итоге получится, куда рука поведёт. Не зря же говорят: мол, родилось изделие. Оно ведь, действительно, рождается. А вот заказ родить сложно. Так что я играющий тренер, и, знаете, я балдею от этого. Причём работаю я только зимой. Даже и поговорка вот есть: «Летом рыбачу, зимой бурачу».
Пока цветёт шиповник
– А заготовка материала?
– Летом. Как раз сейчас самое время. Когда цветёт лесной шиповник, тогда и надо идти в лес и брать бересту. Причём берётся она один раз в году – это одна-две, максимум три недели. Потом она уже пристаёт к берёзе так, что не отодрать.
– А берёза не страдает от того, что вы с неё «шкуру» сдираете?
– (Смеётся. – Ред.) Всем это интересно, все переживают за берёзу. Во-первых, я договариваюсь с лесничествами и беру материал с тех деревьев, которые растут «не на месте». А во-вторых, (и это самое главное), берёза, нет, не страдает. Берётся поверхностный слой, остаётся тот, который защищает дерево, и постепенно кора вновь нарастает.
Понимаете, есть традиция, а есть декоративно-прикладное искусство – я больше им занимаюсь. Меня никто не обучал, я 30 лет назад пошёл своим путём. Попробовал всё, в том числе бураки – это ёмкость под жидкость. То есть надо спилить берёзу, нарезать чурок, снять кору для бесшовного изделия – трудоёмкий процесс, поэтому я, в конце концов, остановился на обычной пластовой бересте и стал делать туеса по сыпучие продукты, под травы и так далее. Потом стал искать возможность как-то их украсить, и в итоге у меня получилось плетение крестиком по бересте. А потом я нашёл старинный арамашевский (в Арамашево был бурачный промысел) орнамент, переложил его на крестик и стал украшать изделия. Это стало моей фишкой.
То есть я сохраняю промысел, сохраняю традиционные изделия (к примеру, «травницу») и уральский орнамент.
В туес жук не сунется
– То есть сегодня художественная обработка бересты – это искусство ради искусства?
– Ну вот не скажите! Мои работы не сувенирные. Есть, конечно, и работы художественные, но большинство – бытовые: сахарницы, солонки, хлебницы, сухарницы, те же туеса. Береста – удивительный материал. К примеру, он бактерицидный, в продуктах, хранящихся в берестяных ёмкостях, никакие жучки не заводятся, так что эти продукты долгое время свежесть свою сохраняют. Экологически чистые изделия получаются, тем более что клеем я не пользуюсь. Кроме того, это податливый материал, и работать с ним одно удовольствие. И к том же это материал сохранный. Я его приношу в июне, и до осени он у меня лежит на северной стороне, прикрытый от солнца, чтобы не покраснел. Береста, вообще, может и 20, и 30 лет лежать, потом просто побольше распаривать придётся.
Технология обработки бересты простая, инструментов минимум – пробойник, ножницы, молоток, отвёртка, трафарет (моё изобретение), главное – чтобы душа к этому лежала. Знаете, есть такая фраза: не мы выбираем, береста нас выбирает. Запало это дело в душу, значит, найдёшь с берестой общий язык, почувствуешь её энергетику. Отличительная особенность мастеров народных промыслов – они не могут не творить, и каждое последующее изделие они делают лучше, лучше и лучше. Вот только, увы, таких мастеров мало осталось.
– Вам как это дело в душу запало?
– Дело случая. Увидел мужчину с коробом, захотелось такой же сделать. Сделали с другом, методом проб и ошибок. А из остатков бересты я попробовал сделать солонки – получилось! Так, потихоньку-потихоньку, начал развиваться.
Конечно, для мастера обязательно участие в выставках. Ты там и делишься чем-то своим, и учишься у других мастеров.
– То есть среди мастеров народных художественных промыслов конкуренции нет?
– Я такого вообще никогда не встречал! Они все, как открытая книга. Всем же хочется свой промысел сохранить, своё умение передать. И музей-то я создавал, чтобы сохранить художественную обработку бересты, рассказывать о ней, показывать изделия.
Понимаете, народные промыслы – это наши корни, это духовность. Нельзя позволить им исчезнуть. Неоднократно на выставках наблюдал, как идёт человек – грустный-грустный (жизнь-то у нас невесёлая), доходит до моих работ, и у него сама собой улыбка появляется. К тому же люди уже устали от холодного, лишённого какой-либо душевности энергетики пластика, которым мы всю планету засорили, и сегодня очень так чувствуется потребность в исконных материалах. Я не только о бересте. О дереве, глине, камне, текстиле… У каждого свой материал. Нас, это точно, очень и очень тянет коням. И значит, промыслы не умрут.
– Были бы ещё их носители.
– Да, преемственность – это больной вопрос. Потому мы и открываем музеи, проводим мастер-классы, рассказываем, показываем. Кроме того, у нас был проект «Береста шагает по Уралу» – мы с Хранителем народных художественных промыслов Свердловской области Ольгой Толстобровой ездили в Верхотурье, Арамашево, Прокопьевскую Салду, где знакомили людей с обработкой бересты. Интересно, что это, на самом деле, места бытования бурачного (берестяного) промысла, то есть он там и зародился. А теперь вот получается обратная связь. Так что пока всё хорошее идёт с низов. Но поддержка, повторюсь, мастерам очень и очень нужна!