В 1830 году русский поэт Александр Пушкин просидел на холерном карантине три месяца. Этот период оказался самым плодотворным в его творчестве. Как живётся уральским литераторам в новых интересных условиях, нам рассказал поэт и литературный критик Константин Комаров.
О жизни, смерти и любви
– Константин, если в общем: русская поэзия на Урале и в России сегодня больше жива или мертва?
– Больше жива. На Урале жива особенно: выйдя из дома, трудно не встретить хорошего поэта. Другое дело, что массовый читатель их в лицо не знает, поэтому свои узнают своих. Но это нормально. Если проза – материк, то поэзия – остров, и она всегда вела островное существование, во все эпохи, кроме 60-х годов XX века. Но тогда это объяснялось причинами внелитературного характера – поэзия была в моде, за стихами стояли, как за американскими джинсами.
Современная поэзия пестра и богата: практически все поэтики – от традиционалистской до авангардной – представлены целым рядом значимых и интересных имён. А дефицит читательского внимания – это то, с чем давно пора смириться, в конце концов поэзия – дело по сути своей уединённое и интимное, и форм предъявлений её «городу и миру» (фестивали, премии, Всемирная паутина) вполне хватает. Так что всё в рабочем порядке: не взрыв вроде Серебряного века, конечно, но и не унылое болото.
– Современная поэзия – о чём она?
– О жизни, смерти и любви. И о самой поэзии. В этом смысле предметы поэтического познания не меняются со времён возникновения поэзии.
– Хорошие стихи должны пробуждать в человеке «чувства добрые»? Или необязательно? Есть какие-то критерии хорошего стихотворения?
– Стихи никому ничего не должны. Однако настоящие стихи, как говорил, кажется, Блок, всегда несут в себе свет и добро (даже если они о смерти и ужасе), то есть светоносный заряд заложен в стихах по факту. Поэтому, когда (а такое редко, но бывает) люди говорят мне, что мои стихи помогают им жить, делают лучше – я чувствую, что не зря копчу небо.
– Выпускать бумажные книги, печататься в толстых журналах – всё это сегодня имеет смысл?
– В материальном плане – практически ничего. Однако пресловутый «символический капитал» накапливается. Поэтому смысл, как это ни парадоксально, есть – вопреки всему.
Для меня выпуск книги – это прежде всего способ отчеркнуть какой-то этап творчества и двинуться дальше. А публикации в «толстяках» – это подтверждение моего профессионализма. Потому что в журналах (в отличие от Сети) есть важнейшая вещь – квалифицированный редакторский отбор. И в этом смысле журнальная публикация, легитимирующая автора как поэта, всегда будет весомее интернетовской, даже если читателей у неё (как, к сожалению, чаще всего и случается) будет в разы меньше.
«Будут живы все»
– Поэтическое творчество сегодня можно как-то монетизировать?
– Нет. Да и не нужно, как мне кажется. Поэзия – это история не про деньги вообще, и она никогда (за редкими исключениями, подтверждающими правило) не была про деньги. Это очень специфический духовный труд, и он подразумевает бескорыстие. Немногие раскрученные ныне сетевые стихоплёты не в счёт – они проходят по ведомству шоубиза. А вот то, что перестали платить, например, за литературную критику, являющуюся профессией не хуже других, – это прискорбно, да.
– За последнее время от нас ушло много уральских поэтов и писателей: Александр Верников, Игорь Сахновский, Аркадий Застырец, Александр Петрушкин, сказочница Вера Сибирёва. Уходит эпоха?
– Да. Страшное поветрие. Тяжело об этом говорить – боль утраты пульсирует. Но остались их тексты. Это главное. Тут же по Пушкину всё – пока «жив будет хоть один пиит», так или иначе, будут живы все.
– В прошлом году на «Экспертном клубе Екатеринбурга» ты выступил с идеей создания музеев Бориса Рыжего и Ильи Кормильцева. Это действительно сейчас важно?
– Важно. Потому что это имена, определяющие культуру города. Но особенно важно, чтобы это было не мёртвое архивное пространство с дремлющей бабушкой-вахтёршей, а многопрофильная площадка для творчества живых – поэтов, музыкантов, художников. Так в культуре зачастую происходит передача эстафеты, и, по мне, это правильно. Ну и вообще, музеи и библиотеки – это традиционные очаги культуры и её форпосты, их значимость не стоит недооценивать.
Одиночество продуктивно
– Соблюдаешь ли ты режим самоизоляции? Для поэта, писателя вообще полезно такое вынужденное одиночество?
– Соблюдаю. Как законопослушный гражданин. Но, в общем, я всегда старался его соблюдать, так что особо остро перемен не ощущаю. Живу спокойно, работаю, сплю крепко, панике не поддаюсь. Одиночество продуктивно (хоть вынужденное, хоть невынужденное) – не расплёскиваешься на лишнее, суетное, мелкое, опрокидываешься в себя, концентрируешься на главном.
Я вообще считаю одиночество самым нормальным и естественным человеческим состоянием, самым здоровым и правильным. Если же оно начинает давить, то всегда можно поговорить с дорогими и близкими людьми, почитать им свеженаписанные вирши. Слава богу, у меня такие люди есть.
– Сегодня многие приводят в пример Пушкина, который в 1830 году просидел на холерном карантине три месяца (Болдинская осень). Этот период оказался самым плодотворным в его биографии. Ты используешь возникшую ситуацию?
– Я стараюсь писать ежедневно, «ни дня без строчки», так что работаю в том же режиме, что и до карантина. Но быть «свободным художником» легально, без глухого общественного осуждения, которое временами ощущается, конечно, приятно.