«Сам человек на экране не герой, он таковым становится, когда попадает в руки мастера», – говорит журналист, кинокритик, киновед Роза Литвиненко.
Статус талисмана
Рада Боженко, «АиФ-Урал»: Роза Александровна, на открытии фестиваля документального кино его директор (Георгий Негашев. – Ред.) представил вас как «талисман «России». Как вы обрели этот статус?
Роза Литвиненко : Это случилось много лет назад, на одном из первых фестивалей. Я тогда была полна энтузиазма, уже успела влюбиться в этот город, в людей, которые делают это документальное кино, в этот фестиваль, на который приехала со съёмочной группой из Новосибирска. Мы снимали, брали интервью… Забегу вперёд. Позже, когда я уже вручала на «России» приз кинокритики, помню, сказала со сцены, что этот город так любит документальное кино, что скоро пойдут дети, рождённые прямо от него. Так и получилось, они родились и делают свои фильмы.
Тогда, впрочем, как и сейчас, я всех любила. Мне кажется, сегодня у нас дефицит любви. Люди произносят это слово, но за ним ничего не стоит. Столько сейчас недолюбленных детей, женщин, мужчин… А я как цветок. Не зря же папа меня так назвал, меня поливать надо, любить надо, мне свет особый нужен, но я могу быть как прекрасной, так и колючей.
Так вот. На тех, первых, фестивалях мы все несмотря ни на что были в непередаваемом состоянии. Но я ко всему прочему старалась объединить людей, что-то, видимо, от меня исходило, и это «что-то» заставляло людей сидеть в моём маленьком номере гостиницы до пяти утра и разговаривать, разговаривать, разговаривать… Помню, кто-то произнёс за меня тост, а потом прозвучало: «Слушай, ты как талисман наш». Так и пошло.
– «Несмотря ни на что» – что стоит за этими словами?
– Так ведь всякое было – одно событие, другое, третье... На время проведения фестиваля, например, пришёлся этот страшный взрыв вагонов на Сортировке. Тряхнуло так, что проснулась вся гостиница, слышу – все бегут по коридору, а я, ещё не понимая, в чём дело, думаю: «Посплю ещё и тоже побегу». Признаться, я человек не баррикад. Потом, не надо забывать, что это город Ельцина, тут одна история за другой, шли какие-то демонстрации. Мы тоже, безусловно, этим жили, хотя… сидя на местах, как и положено во время фестиваля.
Кино – зад не оторвать!
– Тогда, в первые годы фестиваля, было уже понятно, что у него большое будущее?
– Да! И сразу было ощущение, что только в этом городе, ни в никаком больше. Когда, помню, я увидела переполненный зал в будний день на показе документального кино, у меня брызнули слёзы. И потом, фестиваль же открытый, любой зритель может выразить своё мнение, которое обязательно примут во внимание, – эмоции человека, чувствующего свою причастность к большому событию нельзя недооценивать.
Но, самое главное, кино было ин-те-рес-ным! Никто это качество, свойство у документальных фильмов не отменял. Вы были на открытии этого, 30-го, фестиваля «Россия»?
– Конечно.
– Значит, вам довелось испытать то, что мы испытали, когда увидели на открытии первого фестиваля фильм «Тот, кто с песней», который Владислав Тарик снял в 1988 году. Тогда, как и на этот раз, когда нам был показан фильм Алексея Федорченко «Кино эпохи перемен», в зрительном зале царило то же настроение, то же счастье – ты всех любишь, тебе хочется смеяться, ты можешь от полноты чувств взять за руку, сидящего рядом, незнакомого тебе человека. Помню, мы смотрели фильм Тарика, и от доброго смеха в зале не было слышно слов. И вдруг через тридцать лет нам вернули это состояние радости! Хотя, давайте говорить честно, фильм Федорченко о грустном. Но! Человек выдерживает жанр, он парит над картиной, которую сделал. Что это? Однозначно – талант. Собственно, ради такого таланта мы здесь ежегодно и собираемся.
– Кстати, о таланте. Юрий Поляков (прозаик, драматург, публицист, председатель жюри 30-го фестиваля документального кино «Россия». – Ред.) заметил, что каждый год члены жюри ждут нового Эйзенштейна. Пока не дождались, но увидели немало картин, способных изменить взгляд на мир. Как вы думаете, почему не являются «эйзенштейны»?
– Не могу сказать, что кино должно менять взгляд на жизнь, – это не учебник. Но, безусловно, режиссёры не должны себе позволять каждый раз начинать с нуля. Нельзя делать фильмы так, будто до тебя этим никто никогда в жизни не занимался. К сожалению, среди телевизионных документальных фильмов, представленных на фестивале в рамках отдельной конкурсной программы, я увидела такие работы, будто до них ничего в документалистике не было.
– То есть документальное кино должно развиваться?
– А как же! Кроме того, беря во внимание то, что документ есть документ, нельзя забывать и о жанре. Снимать на целый час, например, акына – это ведь не кино ещё. Сам человек на экране не герой, он таковым становится, когда попадает в руки мастера. И мастер уже нам рассказывает, зачем он этого человека взял, как он его слышит, как чувствует. Вот Алексей Федорченко явил нам жанр, используя прерогативу Свердловска-Екатеринбурга – города, в котором были люди, делающие такие потрясающие документальные комедии, что мне порой кажется, что именно они и были родоначальниками этого жанра.
А к телевизионному документальному кино особые требования. Чтобы посмотреть эти фильмы, зритель не идёт в кинозал, здесь место действия – диван, к которому, простите, зад должен прилипнуть во время просмотра фильма. Так и делай кино, чтобы зад от дивана было не оторвать. Увы, по большей части не берутся. Я тут немножко погрустнела от этого, подумала, может, слишком сурово сужу, как вдруг… увидела на экране лебедей (телевизионный документальный фильм «Лебединый рай» Евгения Безбородова. – Ред.). Знаете, никакого драматического сюжета, но я вдруг поняла, что этот фильм должны смотреть современные дети, для которых лебеди – это кто-то в пачках и на пуантах. В лучшем случае. Если их в театр водят. А тут вдруг совершенно неожиданно – лебеди, так прямо бы и полетела вслед за ними, проследила бы их путь.
– Вы можете ответить на простой вопрос: зачем смотреть документальное кино?
– Очень много ответов на это «зачем?». Кто-то вам ответит – затем, чтобы что-то познать. Кто-то: затем, чтобы увидеть себя в какой-то ситуации, даже если фильм совсем не про тебя. А кому-то документальное кино позволяет задуматься и продвинуться в какой-то части этой жизни. И так далее. Но вот что незыблемо должно быть в документальном кино, так это понимание того, что это правда жизни, которую никто не придумал. Пусть даже её превратили в мелодраму или, скажем, в комедию.
Для меня же посмотреть хорошее документальное кино – это как будто куда-то уехать и насладиться чем-то прекрасным. И при этом быть уверенной, что меня не обманут. Это лучший момент моей жизни.
Кто девушку танцует?
– Мы, кстати, немного отвлеклись. Всё же почему нет «эйзенштейнов»?
– А давайте говорить – зачем? Для кого-то это имя, а кто-то, возможно, смотря сегодня его картину, думает, что ему показывают большой фотоальбом. И этот «кто-то» говорит: ребята, ну давайте уже расстреляем в другом месте, давайте уже эту лестницу разрушим и так далее. Так что не может быть сегодня Эйзенштейна, и, на мой взгляд, он не нужен. Пусть лучше будет режиссёр, который его знает, который взял у него всё лучшее и использует. Да пусть хоть компиляция будет, но такая, чтобы я увидела её, потому что у меня нет никакого желания увидеть клона.
– Режиссёр-документалист должен быть внутри каких-то общественно значимых событий или над ними?
– Думаю, всё-таки над. Чем дольше ты внутри этих событий, тем больше на тебя «ракушечек» налипает. И, в конце концов, может понадобиться реставратор. А может, и ассенизатор.
Может быть, не совсем к месту… Знаете, есть фильмы, в титрах которых значится «снят при финансовой поддержке…» Так вот, я обратила внимание: чем больше этой самой финансовой поддержки, тем фильм хуже. Нет уже той свободы, что и понятно: кто платит деньги, тот девушку и танцует.
– Но, простите, фестиваль документального кино «Россия» проводится при финансовой поддержке Министерства культуры РФ и Фонда президентских грантов.
– Нет-нет-нет, это совершенно другая история! Все фестивали так проводятся, и главный кинофорум документалистов России не может быть исключением. Это как раз та поддержка, которая даёт организаторам фестиваля свободу.
– На фестивале много говорилось о будущем документального кино, кто-то видит его печальным. А вы?
– Никто не может это предсказать. При мне хоронили театр, книги, телевидение. Можно сказать, что я была плакальщицей на всех этих похоронах. И что? Всё это тут, с нами, живо, чему я радуюсь. Как радуюсь, что столько лет жив фестиваль «Россия», живо документальное кино, которому я верна так, как никому в жизни верна не была. Так пусть же любовь и верность не покидают нас никогда!
И ещё, не о кино. Вот рождается ребёнок, счастливая мать смотрит на него с нежностью и думает – он мой, он самый красивый. Малыш растёт, говорит первое слово: «Мама», и она опять понимает: он самый-самый. Потом для самого-самого нужно найти детский сад, школу, где он, конечно же, будет самым-самым. А в институте разве есть кто-то лучше твоего самого-самого? А вот найти в мужья или жёны своему самому-самому такого же самого-самого невозможно, а для того, кто нашёлся, твой ребёнок самым-самым будет, скорее всего, непродолжительное время. Так вот, я хочу, я должна пожелать каждому фильму, каждому творцу, каждому читателю вашей газеты, каждому человеку: пусть у него будет тот самый-самый, который поймёт, полюбит, оценит, даст люфт, а при необходимости восполнит кислородное голодание. Смотрите-ка (смеётся. – Ред.), готовый тост!
Смотрите также:
- «Жить и работать я хочу здесь». Уральский режиссер – о культуре и не только →
- Режиссер Владимир Макеранец о судьбе российского кино: «Гайдаев пока нет!» →
- «Мы потеряли себя». Режиссер Павел Фаттахутдинов о своем новом фильме →