Осенью 1937 года был арестован Михаил Сергеев – директор Чувашского государственного издательства. Его обвинили в национализме и приговорили к десяти годам заключения.
О том, как повлиял на жизнь семьи арест дяди, который был объявлен врагом народа, рассказала жительница Екатеринбурга Лидия Круглова.
Крестьянский сын
Предки Лидии Ивановны Кругловой жили в Чувашии. Дед Сергей Яковлевич и бабушка Татьяна Артемьевна от зари до зари были заняты крестьянским трудом. У них была большая семья – четыре сына и две дочери.
Самый старший сын – Михаил – был первым помощником для родителей. Мальчик был очень способным, в 16 лет он поступил в Симбирскую чувашскую учительскую школу. Там Миша кроме учебы занимался хоровым пением, этим кружком руководил композитор Фёдор Павлов.
В 1919 году Михаил Сергеев вступил в ряды большевиков и стал активно помогать советской власти. Он проводил агитацию и проверки партячеек Симбирского уезда.
В марте 1922 года Михаил Сергеев стал руководителем подотдела информации Симбирского губкома партии. А в мае был назначен членом редколлегии журнала «Голос трудящихся» и направлен для работы в Москву, в агитационно-пропагандисткий отдел ЦК. В 1926–27 годах Михаил был заведующим угро-финским отделением Наркомпроса РСФСР.
В августе 1927-го Михаила назначили народным комиссаром просвещения Чувашской АССР, а в апреле 1928-го он стал первым директором Чувашского государственного института гуманитарных наук.
Арест и ссылка
Как вспоминают родственники Михаила, осенью 1937-го за ним приехали ночью на чёрном «воронке». Сначала увезли в Цивильск, затем признали иностранным шпионом трёх государств, при этом обвинение строилось по чьему-то доносу. Приговор суда был суров – десять лет без права переписки.
«Моя мама – сестра Михаила – вспоминала, что после суда она добилась свидания с братом. Он успел передать ей записку на кусочке газеты, на котором карандашом на чувашском языке было написано: «Вунна щул пачещ,теменшен» (десять лет дали ни за что), - рассказывает Лидия Круглова.
Арест Михаила Сергеева очень сильно повлиял на жизнь его родных. В первую очередь пострадала его семья, у него была жена Мария (дочь известного большевика и революционера Павла Точисского) и две дочери – Светлана и Виргиния.
До ареста семья жила в двухкомнатной квартире, после ареста их переселили в комнату в коммунальной квартире. Было печное отопление, и дочери вспоминают, как они – две маленькие девочки – ездили за хворостом на лодке.
Марию Павловну сразу же уволили с работы – она работала в республиканской библиотеке. На работу её никуда не брали, поэтому она и старшая дочь Светлана устроились на винный завод мыть бутылки. Но денег всё равно не хватало, семья голодала, и Мария отправила младшую дочь Виргинию в деревню к родственникам.
Михаил Сергеев каким-то чудом писал письма своим родным. Несколько из них сохранилось, в них он сообщал, что в заключении валил лес. В 1943 году семье пришло извещение, что он умер от воспаления лёгких.
«До сих пор неизвестно, где похоронен мой дядя, наверное, в общей могиле. В 1957 году он был реабилитирован, компенсации никакой не было, спасибо, что живы остались…»
Мария боялась, что её заберут вслед за мужем, и решила уехать в Белорецк – город, где погиб её отец, большевик Павел Точисский. Он был участником социал-демократического движения, военным деятелем, одним из создателей органов советской власти в горнозаводской зоне Южного Урала. В январе 1917 года участвовал в работе третьей Уральской областной конференции в Екатеринбурге.
Мария написала в администрацию Белорецка письмо с просьбой предоставить ей жильё и получила приглашение приехать.
«Более 25 лет мы ничего не знали о судьбе семьи дяди Михаила, лишь в 1966 году Мария Павловна написала сестре Михаила – Анне – письмо, а до этого боялась – вдруг арестуют».
Из письма родные узнали, что по приезду в Белорецк семье сначала дали комнату в гостинице, а через год – квартиру. Мария Павловна стала заведовать библиотекой, старшая дочь пошла ученицей на металлургический завод, где всю жизнь проработала крановщицей на мартене. Младшая окончила техникум и работала в отделе снабжения на Белорецком металлургическом комбинате.
Дети Михаила вспоминают, что с детства они были в курсе истории своей семьи и знали, что их считают дочерями врага народа.
Родня в ответе
«Мою маму тоже хотели арестовать в феврале 1939-го. Тогда она преподавала в школе, и прямо на урок пришли двое сотрудников НКВД. Мама вышла к ним в коридор, её хотели уже увести, но ученики её отстояли! Они буквально закрыли собой любимую учительницу, и чекисты ушли».
Этот случай, очень напугал Анну – маму Лидии, и она решила уехать из Москвы. Семья Орловых жила тогда в доме недалеко от Красной площади. Отец Лиды – Иван Орлов – тоже был педагогом, работал в Московском государственном университете. Он не захотел бросать работу и уезжать, уговаривал жену остаться, но Анна быстро собрала детей и уехала в родную Чувашию.
Она так и прожила всю оставшуюся жизнь в селе Малое Карачкино. Работала учительницей: преподавала химию, биологию, немецкий язык, во время войны была директором школы, после войны – завучем. Когда вышла на пенсию, стала работать в колхозе – выращивала овощи: лук, морковь, капусту для школьной столовой.
«Папу я увидела только весной 1953-го, после смерти Сталина. Я тогда училась в седьмом классе, и он в первый раз приехал к нам в гости, до этого опасался навещать нас, все боялись ареста».
На судьбе самой Лидии арест дяди, которого она видела только на фотографии, тоже отразился: «Я толком ни о нём, ни о двоюродных сёстрах ничего не знала. Видела только общую семейную фотографию, что была снята в 1941-м, но мне никто не рассказывал, кто на ней изображён. Только в 60-х годах, когда пришло письмо от Марии Павловны, я узнала об этой истории».
Лида была активисткой и комсомолкой. В 1957 году она приехала в Свердловск – тогда набирали молодёжь на строительство жилых домов. Девушка работала маляром на стройках на улицах Свердловска. Через четыре года они с подругой решили устроиться крановщицами на завод имени Калинина. Заполнили анкеты, в которых были вопросы о родственниках. Спустя десять дней их вызвали на собеседование. Подружку Валентину сразу взяли на работу, а Лиде отказали.
«Почему вы решили сюда прийти? У нас вакансий больше нет, лучше идите на другой завод с вашей специальностью», – сказали Лидии в отделе кадров.
«А объявление о наборе крановщиц так и продолжало висеть на доске объявлений. Лишь после реабилитации дяди я узнала, что он был репрессирован, и поняла, что как родственницу политзаключённого меня тогда не взяли на военный завод».
На заводе «Уралэлектроаппарат», куда Лида устроилась на работу, она получала благодарности и вознаграждения за хорошую работу. А вот на швейной фабрике имени Крупской, где потом работала девушка, как-то узнали, что чувашская девушка – из семьи репрессированного, и относились к ней с опаской. Лидия вспоминает, как её коллег награждали за добросовестный труд, а её пропустили. Было обидно и непонятно: почему её труд не оценили?
«В 1967-м наша семья наконец-то воссоединилась. В село Малое Карачкино приехали дочери Михаила Сергеевича, наша бабушка смогла опять увидеть своих внучек, а я - сестёр. Тридцать лет прошли в разлуке из-за сталинских репрессий».
