Путин рассказал требованиях к будущему президенту и отличиях ведущей партии

Стали известны подробности встречи Владимира Путина с журналистами международного информационного холдинга Bloomberg во Владивостоке.

Приводим наиболее интересные и актуальные для россиян отрывки из этого масштабного интервью.

- Господин президент, скажите, вы уже решили, будете ли участвовать в 2018 году в президентских выборах?

- Сейчас мы стоим перед парламентскими выборами. Нужно пройти эти выборы, посмотреть на результат. И даже после этого еще впереди у нас будет почти два года. Поэтому говорить об этом абсолютно преждевременно. Знаете, в современном, быстро меняющемся мире говорить об этом просто вредно. Нужно работать, нужно добиваться того, чтобы были реализованы планы и задачи, которые мы перед собой ставили, нужно добиваться повышения жизненного уровня людей, развития экономики, социальной сферы, повышения обороноспособности страны. В зависимости от решения этих задач будем потом смотреть, как организовывать кампанию президентских выборов в 2018 году, и кто должен принять в ней участие. Я пока ничего для себя не решил.

- Как вы считаете, будущий лидер России будет представителем более молодого поколения?

- Да, конечно. Исхожу из того, что будущий лидер должен быть достаточно молодым человеком, но зрелым.

- Думаете ли вы, что сегодня стало проще управлять Россией или, наоборот, сложнее?

- Думаю, что сложнее, потому что все‑таки при всей критике со стороны, прежде всего, наших западных партнеров у нас развиваются процессы внутренней демократии. Наша политическая система развивается, становится сложнее. На самом деле меня это только радует, и мне бы хотелось, чтобы и в будущем эта система укреплялась.

У нас, скажем, в этих выборах на порядок больше будет принимать участие партий, чем в предыдущие годы. И это, безусловно, наложит отпечаток на ход и результаты избирательных кампаний. Так, сейчас мы видим, что рейтинг ведущей нашей политической силы, партии «Единая Россия», немножко понизился, и многие задаются вопросом: «А что такое? Что произошло? Что случилось?» Да, что?

Началась активная избирательная кампания, и большое количество партий, которые сейчас принимают участие в избирательном процессе, выходят на экраны телевизоров, в средства массовой информации, в газеты.

А с чем они выходят? Все критикуют власть. Они, правда, не говорят, как сделать лучше, или же говорят такие вещи, которые даже для человека с поверхностными взглядами кажутся малореалистичными или вообще неисполнимыми. Но зато они очень красиво смотрятся на экране телевизора: ругаются, клеймят позором представителей правящей партии. Но они не говорят, готовы ли они взять на себя ответственность за принятие каких‑то не очень популярных, но нужных в конечном итоге решений.

«Наши резервы - почти 400 миллиардов долларов. И это еще не все»

- Что изменилось с тех пор, как вы стали президентом в 2000 году? Россия за это время стала более азиатской страной, как вы считаете?

- Вы знаете, она стала более развитой. Я вообще не стал бы сегодня проводить черту между азиатами, европейцами, водораздел лежит в другой плоскости – в плоскости развития. Объём российской экономики увеличился в 1,7 раза. По паритету покупательной способности она стала занимать пятое-шестое место в мире.

И совершенно точно десять, уж не говоря о том, что пятнадцать лет назад, мы бы не могли ответить на те санкции, которые ввели в отношении России. Ответить, скажем, в области сельского хозяйства. Это первое.

Второе – освобождение собственного рынка даёт возможность нашим сельхозпроизводителям наращивать товарное производство внутри страны. В связи с целым рядом событий (не только санкционного характера, но и чисто объективного – с процессами в мировой экономике) у нас есть небольшое падение ВВП, и в промышленности тоже есть. А вот сельское хозяйство растёт темпами три процента в год, причём стабильно растёт, и в этом году будет три процента, а может быть, больше, и в следующем.

Поэтому, если говорить о том, что произошло, скажем, за 15 лет – произошло существенное оздоровление российской экономики.

В 2000 году у нас было 12 миллиардов золотовалютных резервов и, по‑моему, свыше 20 миллиардов внешних долгов. Сегодня Россия входит в десятку стран с наиболее благоприятным соотношением внешнего долга и золотовалютных резервов. На 1-е число прошлого месяца у нас было почти 400 миллиардов долларов золотовалютных резервов – 395 миллиардов, и где‑то всего около 13% от ВВП внешнего долга. Это соотношение – одно из лучших в мире.

У нас за чертой бедности жила треть населения – свыше 40 миллионов человек, сейчас эта цифра упала почти в три раза. За последние год-полтора, к сожалению, она немножко подрастает с учётом экономических сложностей и общего падения доходов населения, но всё‑таки это несопоставимо положительная величина с тем, что было 15 лет назад. Пенсии выросли в разы, реальная заработная плата выросла несопоставимо с тем, что было. Поэтому эти составляющие привели к тому, за что мы боролись и что лежит в основе развития каждого государства – демография.

В начале 2000-х казалось, что нам не переломить негативную демографическую тенденцию, население России убывало с каждым годом, сейчас я вам назову ужасную цифру: почти на миллион человек. Минус 900 тысяч ежегодно. Сейчас, в последние три года, мы наблюдаем естественный прирост населения.

У нас самая низкая младенческая смертность и самая низкая материнская смертность за всю нашу новейшую историю. По‑моему, в советское время такого не было.

Мы ставили перед собой задачу увеличить продолжительности жизни. Она за последние пять лет росла темпами гораздо большими, чем мы планировали. Так что всё это вместе даёт нам основания полагать, что мы были на правильном пути.

Конечно, ещё многое можно и нужно сделать и, наверное, можно было добиться и больших результатов, но в целом мы двигаемся в правильном направлении.

«Мы не заинтересованы в развале зоны евро»

- Вы когда‑либо видели, чтобы Запад был так разделён, так недоволен собой, был в таких сомнениях, как сегодня? Мы все помним про выход Великобритании, миграционный кризис, выборы и все остальные проблемы. Как вы это объясните?

- Сегодня много проблем в мировой экономике в целом и в западной экономике в частности: старение населения, падение темпов роста производительности труда. Это очевидные вещи

Кроме того, специалисты считают, что в политике расширения Евросоюза не учли некоторые элементы, связанные с готовностью тех или иных экономик к вхождению в зону евро.

Войти в единую валюту с достаточно слабыми экономическими показателями и удержать не то чтобы темпы роста, а удержать саму экономику от тяжёлых испытаний очень сложно. Мы это проходили не только в Европе, мы знаем это по Аргентине, когда они привязали национальную валюту жёстко к доллару, а потом уже не знали, что с этим делать.

- Как вы думаете, евро как валюта выживет?

- Надеюсь что да, потому что, во‑первых, мы верим в фундаментальные основы европейской экономики. Мы видим, что западноевропейские лидеры в основном всё‑таки придерживаются очень прагматичных подходов к решению экономических проблем (не могу сказать, правильных или неправильных, – это всегда смотря с какой стороны посмотреть).

Они не злоупотребляют финансовыми инструментами, финансовой накачкой, а стремятся прежде всего к структурным изменениям. Такие реформы давно назрели. Повторюсь, ведущие экономики очень прагматично и грамотно подходят к решению стоящих перед европейской экономикой проблем. Поэтому мы и держим примерно 40% наших золотовалютных резервов в евровалюте. Мы не заинтересованы в развале зоны евро.

- Что касается резервов. Вы говорили, что резервы России исчислялись 500 миллиардами долларов, сейчас – 400. Конечно, лучше, чем в начале кризиса. Вы хотите вновь нарастить до 500 миллиардов долларов. Как вы думаете, когда Центробанку надо начать покупать доллары?

- За последние полгода, по‑моему, золотовалютные резервы Центрального банка выросли на 14%. Цель их не в том, чтобы финансировать экономику, а в том, чтобы обеспечивать внешнеторговый оборот. Для этого нужно, чтобы они могли обеспечить внешнеторговый оборот для такой экономики, как Россия, как минимум на три месяца. У нас их сегодня хватит минимум на полгода, а то и больше. Этого более чем достаточно.

Кроме того, у нас ещё два резервных фонда Правительства: собственно Резервный фонд и Фонд национального благосостояния, а это, то и другое вместе – 100 миллиардов долларов.

- Ваш бюджет сейчас находится в периоде дефицита, необходимо повышать выплаты пенсионерам, в какой‑то момент придётся занимать деньги. Будете ли вы обращаться на внешний рынок?

- Пока такой необходимости нет. При наличии таких резервных фондов правительства – в 100 миллиардов долларов – это просто для нас бессмысленно, имея в виду стоимость заимствований. Это первое.

Второе – что касается дефицита. В прошлом году дефицит федерального бюджета был 2,6%. Это, согласитесь, достаточно приемлемая величина. В этом году мы ожидаем, что он будет чуть побольше, где‑то в районе 3%, может, три с небольшим. Это тоже абсолютно приемлемая величина.

Но мы идём по какому пути? По пути оптимизации бюджетных расходов. Мы в этих не простых для нас условиях, на мой взгляд, очень прагматично подходим к решению экономических, социальных вопросов, мы решаем основные задачи социального характера, выполняем обещания перед населением.

Правительство объявило о том, что мы проиндексировали пенсии на 4%. Второе полугодие не индексировали, зато в начале следующего года сделаем единовременную выплату в размере пяти тысяч рублей для каждого пенсионера, которая, в общем‑то, сопоставима с компенсацией. Мы действуем очень прагматично и очень осторожно. Мы сокращаем расходы по тем позициям, которые не считаем первоочередными, и не собираемся бездумно раскидывать наши резервы и бездумно жечь их в угоду каким‑то политическим амбициям. Мы будем действовать очень осторожно.

Надеюсь, что нам особенно и не потребуется обращаться за внешним финансированием. Ведь у нас, обратите внимание, хоть и упал торговый баланс, но всё‑таки сохраняется положительное сальдо. За первое полугодие - 45 миллиардов долларов.

Инфляция сократилась в разы. В разы! Была где‑то под 10%, если смотреть август к августу, а сейчас – три с небольшим процента. Безработица сохраняется на достаточно приемлемом уровне – 5,7%. У нас макроэкономические показатели стабильны. И это даёт мне основания полагать, надеяться на то, что мы спокойно, уверенно будем проходить этот непростой период в нашей экономике. Тем более что она, безусловно, уже адаптировалась к современным условиям.

«Трамп и Клинтон подают не лучший пример»

- Как вы знаете, предстоят выборы в Америке – и предстоит выбрать между Дональдом Трампом и Хиллари Клинтон. С кем бы Вы скорее контактировали по ту сторону океана?

- Мне бы хотелось иметь дело с человеком, который может принимать ответственные решения и исполняет достигнутые договорённости. Фамилии совершенно не имеют значения. Мы никогда не вмешивались, не вмешиваемся и не собираемся вмешиваться во внутриполитические процессы. Готовы работать с любой администрацией, если она сама этого хочет.

Если кто‑то говорит, что он хочет работать с Россией, мы приветствуем это. А если кто‑то хочет от нас избавиться, это совершенно другой подход. Но мы и это переживём: неизвестно, кто больше потеряет.

К сожалению, я уже неоднократно видел, что антироссийские карты становятся инструментом внутриполитической борьбы в США. Я считаю, что это очень недальновидный подход.

В то же время нам присылают всякие сигналы со всех сторон, что на самом деле всё хорошо. И в прежних администрациях так было в ходе предвыборных кампаний - мол, мы всё восстановим потом. Но вы знаете, мне кажется, что это не отвечает тому уровню ответственности, которая лежит на плечах Соединённых Штатов. Мне представляется, что всё это должно быть более солидно, спокойно, более уравновешенно.

- Еще одно обвинение, которое часто звучит: люди, которые поддерживаются Россией, взломали базу данных Демократической партии. Но, наверное, это совсем неправда?

- Я об этом ничего не знаю. Вы знаете, столько много хакеров сегодня, причём они действуют настолько филигранно, настолько тонко, могут показать в нужном месте и в нужное время свой след – или даже не свой след, а закамуфлировать свою деятельность под деятельность каких‑то других хакеров из других территорий, из других стран. Это очень труднопроверяемая вещь, если ее вообще возможно проверить.

А потом, разве это важно, кто взломал эти какие‑то данные из предвыборного штаба госпожи Клинтон? Важно содержание того, что было предъявлено общественности. Вокруг этого должна вестись дискуссия на самом деле. Не нужно уводить внимание общественности от сути проблемы, подменяя какими‑то второстепенными вопросами.

Я, честно говоря, даже не мог себе представить, если сказать вам откровенно, что информация подобного рода может представить интерес для американской общественности: мол, предвыборный штаб одного из кандидатов, в данном случае госпожи Клинтон, работал на неё, а не равномерно на всех кандидатов Демократической партии.

- Кто‑то говорит, что Трамп слишком переменчив, чтобы быть президентом США. А вы рады были бы, чтобы он стал Президентом? Или всё‑таки Клинтон, например, предпочтительнее?

- Мы не можем отвечать за американский народ. Ведь при всём эпатаже одного и, кстати говоря, другого кандидата (они же оба занимаются эпатажем, только каждый по‑своему) - они очень умные люди, и понимают, на какие точки нужно немножко поднажать, чтобы их поняли, почувствовали и услышали избиратели в самих Соединённых Штатах.

Трамп делает упор на традиционный республиканский электорат, на среднего человека со средним достатком, на рабочий класс, на определённую группу предпринимателей, на людей, которые придерживаются традиционных ценностей.

Госпожа Клинтон – на другую часть электората. Поэтому они друг на друга нападают. Думаю, это не самый лучший пример, который они подают. Но такова политическая культура в Соединённых Штатах, это просто нужно принять как есть.

Турция, Сирия, США

- Вы как‑то изменили своё отношение к президенту Эрдогану?

- Прежде всего, мы исходим из того, что Турция принесла извинения за инцидент, который произошёл, за гибель наших людей, сделала это прямо, без всяких оговорок, и мы это ценим. Президент Эрдоган пошёл на это, и мы видим явную заинтересованность главы Турции в полноформатном восстановлении отношений с Россией. У нас много совпадающих интересов и в регионе Чёрного моря, и в глобальном плане, и в регионе Ближнего Востока.

Мы очень рассчитываем на то, что нам удастся наладить конструктивный диалог, у нас много больших проектов в сфере энергетики – тот же самый «Турецкий поток». Думаю, что мы его в конечном итоге реализуем, во всяком случае первую часть, касающуюся расширения транспортных возможностей и увеличения поставок на внутренний турецкий рынок, но с возможностью транспортировки и для европейских партнёров, – если они, опять же, этого захотят, если Еврокомиссия будет это поддерживать.

У нас очень большой проект по строительству атомной электростанции – по уникальным условиям.

Но кроме всего прочего, как я уже говорил, у нас есть взаимное стремление прийти к договорённости по проблемам региона, в том числе и по сирийской проблеме. Я как считал, так и продолжаю считать, что извне нельзя ничего решать по политическим режимам, по смене власти.

Когда я слышу, что какой‑то президент должен уйти, слышу не внутри страны, а со стороны, то это вызывает у меня большие вопросы. Вспомним события последних десяти лет, а именно попытки демократизации в Ираке, попытки демократизации в Ливии, – мы видим, к чему это там привело: по сути, к развалу государственности и к росту терроризма.

Где в Ливии вы видите элементы демократии? Может быть, они когда‑то возникнут, я очень на это рассчитываю. Или продолжающаяся гражданская война в Ираке – а что там будет вообще с Ираком в целом в будущем? Пока это всё большие вопросы.

То же самое и в Сирии. Когда мы слышим, что Асад должен уйти (почему‑то со стороны кто‑то так считает), то у меня большой вопрос: а к чему это приведёт? Вообще, соответствует ли это нормам международного права? Не лучше ли набраться терпения и способствовать изменению структуры самого общества – и, набравшись этого терпения и способствуя изменению структуры общества, подождать, пока произойдут естественные изменения внутри.

Да, это не произойдёт с сегодня на завтра, но, может быть, в этом и заключается политическая мудрость – в том, чтобы не суетиться, не забегать вперёд, а постепенно вести дело к структурным изменениям, в данном случае в политической системе общества.

- Вы приблизились к соглашению между Россией и США по судьбе Сирии?

- Вы знаете, переговоры идут очень тяжело. Одна из кардинальных сложностей заключается в том, что мы настаиваем, и против этого не возражают наши американские партнёры, что так называемая здоровая часть оппозиции должна быть отделена от радикальных группировок и террористических организаций, таких как «Джабхат ан-Нусра».

У нас складывается впечатление, что «Джабхат ан-Нусра» и иже с ней мимикрируют, другими названиями себя уже обозначают, но по сути ничего не меняется. Они начинают поглощать так называемую здоровую часть оппозиции, и в этом нет ничего хорошего. Кроме всего прочего, это уже не элемент внутренней борьбы – это пришлые боевики, получающие вооружение и амуницию из‑за границы. И, по сути, наши американские партнёры с этим согласны.

Несмотря на все сложности, мы всё‑таки находимся на правильном пути. Должен отметить, что госсекретарь Керри проделал, конечно, колоссальную работу. Я удивляюсь его терпению и настойчивости одновременно. Не исключаю того, что в ближайшее время можем уже о чём‑то договориться и предъявить мировой общественности наши договорённости.

«Никто не верил, что нам это под силу»

- Если бы вы могли изменить какие-то свои решения на посту президента, что бы вы сделали?

- Я бы ничего не стал делать по‑другому. Думаю, что это должны были сделать наши партнёры. Ведь когда Советский Союз прекратил существование, образовалась новая Россия, мы просто открыли свои объятия для наших партнеров на Западе. Вспомните, чего стоил хотя бы такой жест, как открытие наших систем подслушивания в американском посольстве в Москве. Никто в ответ нам ничего подобного не сделал. Вы что думаете, у ЦРУ нет подслушивающих устройств где‑то у нас? Конечно, есть. Больше того, они еще усилили свою работу по этому направлению.

Мы, например, на десять лет прекратили полеты нашей стратегической авиации   вдоль границ Соединенных Штатов, а Соединенные Штаты – нет. Мы говорили о том, что готовы создать какую‑то новую систему европейской безопасности с участием Соединенных Штатов. Вместо этого начался процесс расширения НАТО, продвижение его к нашим границам.

Мы говорили о том, что нужно вместе решать вопросы, связанные с системами противоракетной обороны, сохранить или модернизировать Договор о противоракетной деятельности. Соединенные Штаты в одностороннем порядке вышли из Договора по ПРО и развернули активное строительство стратегической системы противоракетной обороны, именно стратегической системы как части своих стратегических ядерных сил, вынесенных на периферию, перешли к строительству позиционных районов в Румынии и затем в Польше.

Тогда, на первом этапе, как вы помните, делали это со ссылкой на иранскую ядерную угрозу, потом с Ираном подписали договор, в том числе Соединенные Штаты, ратифицировали уже сейчас, никакой угрозы нет, а позиционные районы продолжают строить. Вопрос – против кого? Нам тогда говорили: «Мы не против вас». Мы сказали: «Тогда мы будем совершенствовать наши ударные системы». Нам ответили: «Делайте, чего хотите, мы будем считать, что это не против нас». Мы это и делаем. Сейчас видим, что когда у нас кое‑что начало получаться, наши партнеры забеспокоились, говорят: «Как же так? Что ж там происходит?» Почему был такой ответ в свое время? Да потому что никто не думал, наверное, что мы в состоянии это сделать.

В начале 2000-х годов на фоне полного развала оборонно-промышленного комплекса России, на фоне, прямо скажу, низкой, мягко говоря, боеспособности Вооруженных Сил в голову никому не приходило, что мы в состоянии восстановить боевой потенциал армии и воссоздать оборонно-промышленный комплекс. У нас же наблюдатели из Соединенных Штатов сидели на наших заводах по производству ядерного оружия. Вот такой был уровень доверия. А потом последовали такие шаги – один, второй, третий, четвертый. Мы же должны как‑то на это реагировать. А нам все время говорят: «Это не ваше дело, это вас не касается, это не против вас».

Я уже не говорю об очень чувствительном периоде нашей истории – о тяжелых событиях на Кавказе и в Чеченской Республике. Вы же журналист, Вы знаете, как реагировал политический истеблишмент Запада и пресса. Это что была поддержка законной российской власти в восстановлении и укреплении государственности? Нет, совсем наоборот, это была поддержка сепаратизма и, по сути дела, терроризма. Потому что никто не хотел слышать, что на стороне боевиков и сепаратистов воюет Аль-Каида. Нам говорили: «Мы только думаем о развитии демократии в вашей стране». Спасибо большое за такую заботу.

Тем не менее, несмотря на все, мы настроены благожелательно, мы понимаем логику политической и геополитической борьбы, мы готовы к сотрудничеству, если готовы к такому сотрудничеству наши партнеры.