«Экологическая глупость» порой стопорит разумный подход к восстановлению лесов, пострадавших от пожаров. Каким образом? Об этом, в частности, мы говорим с доктором сельскохозяйственных наук, профессором, заслуженным лесоводом России, заведующим кафедрой лесоводства УГЛТУ Сергеем Залесовым. Подробности читайте на ural.aif.ru.
На всех вредителей смолы не хватит
Рада Боженко, «АиФ-Урал»: Сергей Вениаминович, восстановление лесов – это длительный процесс?
Сергей Залесов: Если вести речь о лесовосстановлении, то, вы уж извините, начинать надо не с этого.
При пожаре деревья не могут сгореть полностью, потому что горит газ, который получается от разложения древесины. В качестве эксперимента пробовали даже обливать деревья напалмом, всё равно они погибали, но не сгорали полностью. После прохода по лесу пожара образуется либо горельник, то есть часть деревьев живая, либо гарь, где деревья все погибли. Так вот, первое, с чего надо начинать, – убрать все пострадавшие деревья. Дело в том, что ослабленные деревья моментально начинают заселяться вторичными вредителями. Против них у деревьев есть защита. К примеру, самочка короеда прокладывает ход, прокручивает в стволе сосны отверстие для откладывания яиц, чтобы появившиеся впоследствие личинки там развивались. Сосна понимает, что её «обижают», и, защищаясь, выделяет капельку смолы, в которой насекомое погибает. В обычных условиях здоровые деревья останутся живыми, а больные, у которых нет сил, погибнут.
Но после пожара все деревья ослабленные! И на них размножается огромное количество вторичных вредителей, при этом миллионы молодых жуков вылетают в поисках деревьев для заселения. Но больные-то уже заняты, так куда они полетят? Правильно, на здоровые зелёные насаждения. Если на ту же сосну прилетит сто таких насекомых, она справится. А если пятьсот тысяч? У неё просто смолы на них не хватит. В результате возникает то, что в научной практике называется биологическим пожаром. Площадь этого пожара иногда значительно превышает площадь пожара фактического.
Вот вам пример. В Московской области после пожаров 2010 года практически все ельники «вывалились», точнее усохли, потому что экологи взбунтовались: «Не рубить!»
- Недолюбливаете экологов?
- И не скрываю этого, особенно некомпетентных. Экологи зачастую просто декларируют: «Запретить!» Много примеров экологической глупости можно привести, причём такой, которые противоречат логике и даже подрывают экономику страны.
Так вот, после пожаров 2010 года экологи грудью встали на защиту ослабленных деревьев, дескать, а вдруг они выстоят. Извините, но у нас вообще-то есть специалисты-лесопатологи, которые знают о патологии леса всё. Но ведь как закон диктует? На определённом участке рубить лес нельзя, если местные жители с этим не согласны. Но на это у меня есть простой пример.
Я строгий преподаватель, я считаю, что человек, который не заслуживает тройку, получить её не должен, потому что те предметы, которые я веду, для лесного хозяйства крайне необходимы. Допустим, культура речи нужна, но, если лесник будет коряво говорить, это не смертельно. А человек, не знающий лесоводство, – это не специалист. Теперь давайте так. К примеру, у меня перитонит. Хирург обследовал и вынес вердикт: срочно на стол, надо резать! А медсестра ему: не-е-ет, Иван Иваныч, сначала опрос в интернете проведём – «нужна ли профессору Залесову операция?» Допускаю, что среди моих студентов найдётся такой, кто из тех или иных соображений проголосует за то, чтобы «подождать». Абсурд, да? Если хирург сказал «оперировать», значит, однозначно нужно оперировать. Если лесопатолог сказал «вырубать», значит, нужно вырубать! В чём разница?!
Сядут все
- Раньше вопросы, связанные с «оздоровлением» леса, решались проще?
- В советское время был межрайонный инженер-лесопатолог, который не подчинялся директору лесхоза. Надо санитарные рубки назначить – во главе с ним обязательно создавалась комиссия, она выезжала на место, закладывала пробные площади и так далее, согласно устоявшейся процедуре. Когда я работал на производстве, у нас как-то в конце лета произошёл большой ветровал, а на следующий год весной мы уже засаживали площади лесными культурами. То есть мы за зиму весь ветровал разобрали! Было сложно, но мы торопились. А сейчас только оформление документов полтора-два года идёт.
И лесную охрану у нас зашельмовали! Смотрите, прошёл верховой пожар – все кроны сгорели, деревья эти погибнут однозначно. Но ни один лесопатолог вам акт сегодня не подпишет.
- Почему?
- Объясняю. Он акт подпишет, древостой вырубят, вывезут, а потом кто-нибудь напишет жалобу. Будет назначен эксперт. Хорошо, если он с мозгами. А если нет, если не совсем добросовестный? Он увидит пень – ага, мёртвое дерево смолу не выделяет, а живое выделяет. Но всё дело в том, что у погибшего от пожара дерева пенёк определённое время выделяет смолу. Эксперт, увидев это, напишет: «Свалено живое дерево». Всё: сел лесничий, сел арендатор, а первым сядет лесопатолог. Нормативная база сегодня несовершенна! Её нужно менять.
Обо всех этих вещах я говорю, у меня есть фактический материал, только кому это надо. 90% предложений, которые я написал и в Москву отправил, упираются в нежелание чиновников что-то делать.
«Вы наука, вы должны»
- Надо ли учитывать при лесовосстановлении изменение климатических условий?
- Сейчас не принято приводить в пример США, но в науке нет границ, поэтому я всё же пример такой приведу. Лет пять назад, а то и больше, два моих ученика съездили в США на ознакомительную стажировку. Понятно, что отчитались передо мной, перед студентами. И самое интересное в этом отчёте было то, что в США уже тогда отказались от посадки хвойных интродуцентов, вернувшись к тем породам, которые у них росли раньше – до середины XX века. Они рассуждают следующим образом: если даже меняется климат, вероятность выживания деревьев, которые тысячелетиями на этой территории росли, много выше, чем у тех, которые были привезены и высажены.
А чуть позже я ездил в университет Брно. В Чехии вырубили буковые леса (бук у них почему-то не пользуется спросом, только на дрова идёт), оставив только резерваты. И засадили все вырубленные территории ёлкой, которая, напротив, пользуется большим спросом. А потом у них три года была засуха, и все посаженные ельники усохли.
К чему я веду? Если меняются условия, нужно обязательно подключать науку. Но… Вы знаете, когда в Свердловской области в последний раз выделялись деньги, скажем, на противопожарное устройство лесов?
- Рискну предположить, что никогда?
- Нет, я за честность – однажды такой случай был. В 1934 году. Тогда были выделены деньги на разработку способов противопожарного устройства дороги Свердловск – Каменск-Уральский, потому что там было очень много пожаров от искр паровозов. После этого централизованно никто на подобные мероприятия ни копейки не выделил.
Я каждый год по многу раз слышу: «Вы наука, вы должны». Я давно никому ничего не должен. Единственный человек, которому я остаюсь должен, – моя мама, которой 98 лет, и дай Бог ей здоровья. Почему мы должны? Все наши работы, подтверждённые опытами, выполнены за счёт личных средств и личного времени, на голом энтузиазме. И наработок у нас много. Последние лет 20 я пытался внедрить способ тушения торфяных пожаров. Это большая проблема – торфяные пожары уходят в зиму. Наконец, мне улыбнулась удача. Один из моих учеников – он защитил у меня кандидатскую диссертацию – работает в Авиалесоохране. В прошлом году он начал пробовать тушить эти пожары нашим способом – эффект обалденный!
Я, старый профессор говорю: если вы вложите в науку рубль, вы получите как минимум три рубля. Если не получили три рубля, значит, либо ни к тем обратились, либо это не наука. Мне могут сказать: даже если будет разработан и реализован проект противопожарного устройства, это же не 100% гарантия, что не сгорит, правильно? Но давайте предположим, что у вас есть коттедж, который стоит на краю деревни. Вы поставите его на охрану?
- Разумеется.
- Вот! Стопроцентной гарантии от воровства нет. Но благодаря защите вы спокойнее спать будете. Давайте же сделаем так, чтобы наши люди спали спокойно. А наши леса, вернувшись к началу разговора, восстанавливались не бестолково.
