Во все времена, во всех ситуациях, в любой социально-экономической обстановке задача омбудсмена – защитить человека. Об этом мы говорим с Уполномоченным по правам человека в Свердловской области Татьяной Мерзляковой.
Цвет нации
– Сейчас всегда приходится решать проблемы в ручном режиме?
– Только в ручном! Если мы будем это делать иначе, это будет не работа, а её видимость. Имитация. А это слово вычеркнуто из моей деятельности.
– Татьяна Георгиевна, вы постоянно «в поле»: воинские части (в том числе на Донбассе), призывные пункты… Вы едете к ребятам по обращениям или превентивно?
– Чаще всего превентивно. Почему я поехала в воинские части «за ленточку» в горячий период специальной военной операции? Потому что в Сети появились посты, мол, ребят там не кормят, не поят, не моют… Это такая тема, на которой, к сожалению, пытаются спекулировать, устраивать провокации. И я поехала, чтобы разобраться на месте.
– Что увидели? Кормят?
– Вернувшись, я сказала губернатору, что ожидала худшего. Кормят. Причём так, что дай бог каждому. Моют. Везде хорошие бани, душевые. Работают банно-прачечные поезда, в которых стирается постельное бельё, на базе машин «Урал» оборудованы мобильные прачечные, в которых операторы стиральных машин по составленному графику стирают личную одежду ребят. Кроме того, действуют хорошие медсанчасти – как в самих подразделениях, так и в госпиталях. И везде специалисты нашего госпиталя № 354 – врачи от Бога! Сил им и здоровья, молюсь за них.
– Сейчас, во время частичной мобилизации, тем не менее не обходится без ошибок.
– Наверное, это неизбежно в условиях внезапности, отсутствия современного опыта мобилизации. Кроме того, в своё время были реформированы военкоматы, их специалисты были отправлены на «гражданку». Сегодня мы пожинаем плоды: на маленькой зарплате остаются не всегда большие специалисты. Военкомы говорят, что раньше полуночи не уходят домой, и я верю. Посмотрела, что происходит в 32-м городке, – такой наплыв мобилизованных! Это ведь надо суметь «переварить». А учебный центр в Елани? Да, поначалу там были перебои с обустройством мобилизованных, но сейчас налажен и тепловой режим, и режим питания.
Повторюсь, это тема, удобная для спекуляций. Но есть и другие примеры. На горячую линию позвонила бабушка из Кунарского: «Я начала вязать варежки, носочки. Как ребятам это передать, меня ведь в учебный центр не пустят?» Около Чкаловского военкомата какие-то волонтёры, даже не называя себя, раздают мобилизованным вещи, которые тем понадобятся. На этот факт обратил внимание Валерий Александрович Фадеев (председатель Совета по правам человека. – Ред.), который только что, вы слышали, звонил. Я уже не говорю о том, что в каждом военкомате (а я прошла практически все) я встречала добровольцев.Мой опыт говорит о том, что нельзя ограничиваться «по закону не положено, и всё», надо искать выход. Из любого тупика! Ищем.
Конечно, мне тяжело… Ребята, которых я сегодня увидела в 32-м, – хорошие, настоящие парни, очень светлые лица. Цвет нации. Какие-то их вопросы, проблемы мы решили или сейчас решаем в ручном режиме. Сложная, конечно, сейчас у нашего аппарата жизнь, но, с другой стороны, она иной и не была. В период пандемии (мне казалось, ничего страшнее ковида не будет) мы регулировали госпитализацию по 18 человек в день: звонили, просили, отправляли. К счастью, в любых обстоятельствах мне всегда идут навстречу, поскольку все знают – за мной ничего не стоит, кроме боли за человека.
…Но люди приходят
– Я правильно понимаю, что ваша деятельность, по сути, зеркало того, что происходит в обществе, в стране?
– Всегда. Когда я начинала работать, бывали такие ситуации: я сидела, опустив голову, и не знала, что ответить человеку. К примеру, люди приглашали меня посмотреть, как они живут в ветхом доме на Халтурина. Этот дом не просто был аварийным, там люди боялись подниматься на второй этаж, потому что лестница качалась и казалось, что дом может в любой момент рухнуть. Я человек легкий на подъём, но в то же время я понимала, что ничего изменить не могу, потому что тогда мы не строили жильё взамен аварийного. Сегодня с такими вопросами работается легко, мы вместе с Минстроем, который ведёт программу по расселению аварийных домов, всё решаем. Причëм одним людям кажется, что никакой капремонт их дому не поможет и дом надо подводить под категорию «аварийный», а другие, напротив, держатся за свой дом, любят его, не хотят покидать и хотят сделать там капремонт. Но это уже другие вопросы! Они решаются. Сегодня абсолютное большинство вопросов решаемы. Надеюсь, так будет и дальше, несмотря на то, что существенные ресурсы отвлекаются на спецоперацию.
– Какие вопросы можно отнести к категории вечных, которые рефреном проходят через все годы вашей работы?
– Семейные. В первую очередь конфликты отца и матери вокруг ребёнка. Очень тяжёлый вопрос. Скажем, был случай, когда отец, агрессивно относясь к бывшей жене, не давал ей разрешения выехать с ребёнком на отдых за границу. Из принципа. Или как-то отец не позволял ребёнку выехать с тренером на сборы в Черногорию, потому что жена попросила дать разрешение. Происходящее в семье – вечный вопрос. Это работа судов, наша работа – это жалобы на действия или бездействия администраций разного уровня. Но… люди же к нам приходят. Приходится включаться, тем более что нередко в основе таких обращений жалобы на работу судебных приставов. Хотя я понимаю, что ни один судебный пристав этот конфликт не разрешит, потому что он слишком личный.
Очень горько, когда приходит старенький папа и рассказывает, что дочь пытается выжить его из квартиры. Это тоже вечные споры. Недавно пришла пожилая женщина, бывший врач, внучка которой привела в её квартиру сожителя и откровенно выживает бабушку: «Ты не даешь нам жить!» А куда она пойдёт? Я сталкивалась с историей, когда бабушку поселили в кладовке… Это больно. И вроде как не совсем моё, но куда деваться? К счастью, сегодня мне очень помогает система медиации – эту тему ведёт Ольга Павловна Махнёва.
Жалобы из исправительных колоний – это тоже было, есть и будет.
Искать выход из тупика
– Принцип деятельности Уполномоченного по правам человека основан на независимости от власти. И в то же время без взаимодействия с ней многие вопросы просто не решить. Как вам удаётся работать между двух огней?
– Моя главная задача – защитить человека. Помню, как-то я зашла к Алексею Петровичу Воробьёву (председатель правительства Свердловской области с 1996-го по 2007 год. – Ред.) – тогда был сложный период – и говорю: «Сегодня у меня ни одной грустной новости, только хорошие». Он поднял голову: «И ты перестала работать». Конечно, они никогда ничего хорошего от меня не ждали, и я благодарна всем за терпение. Никогда не слышала: «Не пускайте её ко мне». Когда есть потребность, чтобы власть меня выслушала, она всегда меня слушает и, главное, слышит. А вообще, адское терпение нужно иметь, чтобы работать со мной.
– Какой самый значимый опыт вы приобрели за 21 год в качестве уполномоченного по правам человека?
– Самое главное, что я не разочаровалась в людях. Кроме того, мой опыт говорит о том, что нельзя ограничиваться «по закону не положено, и всё», надо искать выход. Из любого тупика! Ищем.
– Должность обязывает?
– И, повторюсь, боль за человека. А что касается должности… Свердловская область была первой, где 25 лет назад был создан независимый институт Уполномоченного по правам человека (одновременно он создавался в Башкирии, но в структуре Госсовета). Тогда эта должность уже фигурировала в Конституции РФ, и Эдуард Эргартович Россель (с 1995-го по 2009 год – губернатор Свердловской области. – Ред.) решил, что мы будем иметь регионального омбудсмена. Он тогда сказал, что не хотел бы, чтобы в нашей области, создавая хороший экономический базис, шагали по трупам. Так что Уполномоченный по правам человека – конституционная должность, хотя я не тот человек, который рвётся сесть в первые ряды, и спокойно к этому отношусь. Впрочем, аппаратчики мне часто говорят (смеётся. – Ред.): в Свердловской области эта должность называется «Мерзлякова».
