Старый Демидовский завод в Нижнем Тагиле отпраздновал в этом году свой трëхвековой юбилей. Сегодня это единственный в России памятник, свидетельствующий о технологической состоятельности страны, начиная с XVIII века. О значимости сохранения индустриального наследия мы беседуем с заместителем директора по индустриальному наследию Нижнетагильского музея-заповедника «Горнозаводской Урал», руководителем эко-индустриального технопарка «Старый Демидовский завод» Маргаритой Кузавковой. Подробнее читайте на ural.aif.ru.
Осталось всё как есть
Рада Боженко, «АиФ-Урал»: — Маргарита Вячеславовна, уходящий год был для музея-заповедника особенным...
Маргарита Кузавкова: — Да, год 300-летия старого Демидовского завода, этот внушительный юбилей, мы мощно отпраздновали целой чередой разнообразных — просветительских и научных — мероприятий. Например, у нас прошёл фестиваль реверс-инжиниринга — беспрецедентно, чтобы на территории музея проходили такие глобальные мероприятия, связанные с использованием современных цифровых технологий в сохранении индустриального наследия. На конференциях и круглых столах поднимались самые актуальные на сегодняшний день темы, которые касаются сохранения индустриальных комплексных территорий. В том числе использование такой современной формы сохранения наследия, как 3D-моделирование, когда мы получаем инженерно-технические 3D-модели несохранившихся объектов. Можно сказать, что мы оставляем след в виде научного инженерно-технического наследия XXI века.
— А что сохранилось в реальности? Какими сокровищами вы владеете?
— Очень верное слово — «сокровища», поскольку это исключительный объект. Старый завод в Нижнем Тагиле — единственный в стране — сохранился в таком комплексе, да и в мире таких, в плане натуры, аутентичности, комплексов единицы. Здесь всё девственно — вышел человек, и осталось всё как есть. Это уникально.
Сохранилась территория (более 20 гектаров), около 100 объектов, из которых почти два десятка — в статусе культурного наследия... К примеру, полностью сохранилась гидросистема, самая первая, которая началась выстраиваться с 1720 года, в полном «пакете» сохранились сооружения доменного цеха на период 1950-х годов, прокатные цеха, энергокомплекс, мартеновские цеха, огромное пространство механического цеха с пристроями. Сохранилась и определённая инфраструктура, которая не была задействована в производстве, но играла немаловажную роль: конюшенные дворы, заводская баня-душ, столярные мастерские, кузница и так далее. Это обширная заводская среда, в которой люди работали из поколения в поколение, родились и умирали.
Первый чугун был выдан в 1725 году, и с этого момента чугуноплавильный, железоделательный завод начинает развиваться. Возникают новые производства, кричные цеха со временем начинают заменяться на прокатные, появляется мартеновский цех... В 1850 году на смену деревянным водяным колесам приходят гидротурбины, активно используется пар. Словом, что-то уходит, что-то приходит, но ничто не исчезает бесследно, потому что территория компактная и сосредоточена возле гидросистемы, которая использовалась, на секундочку, до 1953 года. На XVIII веке вырастает XIX век, на нём — XX век. Но какие бы изменения ни происходили, всё равно XVIII век держит на себе все века.
Здесь красиво!
— «Держит» из экономических соображений или последующие поколения старались сохранить основу основ для истории?
— Сейчас, с позиции прожитых музейных лет, мы можем сказать, что люди понимали — индустриальное наследие нужно сохранять. К примеру, демонтируется эллиптическая доменная печь — уникальный феномен металлургии, но обод этой печи, который стягивает всю форму, передаётся в музей. Как и уникальные сплавы металла. То есть коллекция формируется естественным путём, начиная с 1925 года. А когда в 1987 году по разным причинам закрывается доменный цех, в мире уже назрело понимание, что индустриальные площадки, оставшиеся от закрытых в период экономического кризиса заводов, надо как-то использовать. И начинается их «музеефицирование» — появляются вот такие музейные комплексы, которые надо адаптировать для современной жизни. И в нашей стране на государственном уровне начинают обсуждать, что делать с этими площадками. Тогда и было принято историческое решение, что доменный цех в Нижнем Тагиле будет объектом культурного наследия и войдёт в состав музея. Таким образом создаётся Нижнетагильский музей-заповедник, в состав которого потихоньку входят прокатные цеха и другие объекты. Причём часть производства продолжает работать!
— За счёт чего экспозиция под открытым небом столь интересна не только уральцам, но и гостям региона? Скажем, какой-то архитектурный объект — это как минимум красиво...
— А здесь тоже красиво! Вы посмотрите, какая архитектура, какая масштабность! Невозможно остаться равнодушным, когда подходишь к плотине, сложенной три века назад, когда видишь камни, скреплëнные известковым раствором, которые держат на себе весь объём пруда, когда вдруг открываются ставни и выходит вода...Точно так же невозможно остаться равнодушным, когда видишь вручную клёпанную трубу 1899 года или, например, гидротурбину. Тем более что видишь еë на родном месте, привязанной к гидросистеме. А в «мартене»! Таких цехов больше не будет никогда — технология умерла за ненадобностью, а в Тагиле такой цех есть.
Сегодня, изучая развитие завода, развитие технологий, даже имея техническое образование, мы не можем осознать, как люди того времени вообще могли это делать, понимая к тому же, что это останется в веках. Без преувеличения, можно сказать, что Нижнетагильский завод — это пример индустриального развития России в целом. И мы с невероятным трепетом осознаём ответственность за этот объект и сохраняем всё вплоть до мелочей. Самое главное — сохранить! Ведь наш музей-заповедник — это хранилище артефактов, свидетельствующих о технологической состоятельности страны, начиная с XVIII века.
Энергия воды
— Можно ли надеяться, что когда-нибудь гости вашего музея смогут, помимо всего прочего, увидеть, как всё это работало?
— Мы сегодня активно обсуждаем вопрос: почему бы не подойти к тому, чем мы располагаем, с точки зрения реставрации? Именно для того, чтобы показать наши объекты в действии. Естественно, это непростая задача. Как минимум нужны технические экспертизы, да и подход к сохранению оборудования совсем иной. Сегодня оно сохраняется как экспонаты — это его единственная защита от того, чтобы уйти на металлолом.
Словом, сохранение инженерного искусства на протяжении трёхсот лет — это не точка, это многоточие. Современные инженеры сегодня имеют шанс проявить себя для сохранения этой территории и её использования, чтобы люди осознали эту индустриальную мощь. В конце концов, просто так ты не уговоришь ребёнка быть инженером, совсем другое дело, когда он прочувствует суть и глубину этой специальности на уникальном историческом примере развития, трансформации инженерного искусства.
Другое дело, что, скажем, отлить кривошип на диаметр 800 сегодня не может никто, отреставрировать такого исполина, как гидротурбина Жирарда, тоже никто не сможет. Поэтому мы радуемся, что сделали чертежи и сегодня можем их задать в 3D-принтер и распечатать конструкцию. Пусть даже в вид 1325 е пластика, но можно, используя технологии XXI века, сохранить всё в габаритах. А если мы ещё и дадим этому энергию и всё заработает! Пусть даже тепличку будет отапливать... Да-да, я понимаю, что порой наши мечтания вызывают улыбку, но тем не менее шаг за шагом мы идём вперёд, и, представляете, получается.
— В разговоре о сохранении индустриального наследия появляется тепличка. Внезапно.
— Дело в том, что за мартеновским цехом есть свободная территория, оставшаяся от железнодорожного хозяйства завода. И мы хотим там создать оранжереи, в которых будут выращиваться растения, экологически очищающие почву этой территории. Но самое главное, что, по нашим замыслам, это оранжерейное хозяйство будет работать на воде — поставим колёса, которые будут давать энергию насосам, генераторам. Это та сама история про «оживить» и «приносить пользу».
Понимаете, в сохранении индустриального наследия нет мелочей. Вот, к примеру, наша «гаечка» — здание в виде этого крепёжного инструмента. Это целая история! Никто сегодня даже представить себе не может, что до 30-х годов прошлого века рабочие не переодевались. Не было у них той среды, которую имеют современные заводчане, когда на предприятии есть душевые, когда у тебя есть рабочая и повседневная одежда. Люди, идя на работу, одевались в грязное, и снимали эту одежду, вернувшись со смены домой. А в 1929 году в красивейшем здании — «гайке» — появилась общая баня с душем, и рабочие не только могли позволить себе мыться, они приводили сюда свои семьи. Когда уже седовласые женщины рассказывают, как они девчонками бегали в эти душевые, у меня мурашки по коже. По пути они, бывало, что-то теряли, и сегодня мы, скажем, при благоустройстве липового сквера вдруг находим какой-то пикантный предмет девичьего гардероба. Казалось бы, откуда он здесь? Начинаешь искать ответ, разговаривать с бывшими заводчанами, и, оказывается, вот откуда! Понимаете, люди здесь не просто работали, они здесь жили. Завод — это живой организм. И он имеет полное право — единственный в России — сохраниться как завод того времени, как индустриальное наследие. Как индустриальный код, дающий человеку основания гордиться своей Родиной.
Подписывайтесь на АиФ в  MAX
|
