«Крылатый гоблин». Почему Уральская поэтическая школа круче Московской?

О том, что такое Уральская поэтическая школа, критики, литературоведы и даже сами её представители спорят уже много лет: проект одного человека (группы авторов), поэтическое движение, сообщество литературных сюрреалистов, миф, фальсификация… Однако пару десятилетий назад русский поэт Дмитрий Пригов сказал: «Не хочу быть пророком, но мне кажется, что список последних мощных поэтических школ России, объединённых географически, так и не будет изменён и останется в неприкосновенности. Это – Москва, Урал и Питер».

О зарождении, особенностях и представителях Уральской поэтической школы рассказал сооснователь УПШ, поэт, педагог, журналист Андрей Санников.

Об основателях

Уральская поэтическая школа возникла не только при мне, но и во многом из-за меня. Я довольно рано начал ощущать некоторые «провалы в иномирье», рано стал писать сюрреалистические тексты и полагал себя совершеннейшим и одиноким «уродом». Как человек, у которого на руке не пять, а сто пальцев. В начале ноября 1985 года я работал заведующим лабораторией реставрации исторических документов в Перми. Вдруг раздался звонок: «Можно с вами встретиться?» Вскоре на пороге появились два очень весёлых молодых человека – Виталик и Слава. Это были поэты Виталий Олегович Кальпиди и Владислав Яковлевич Дрожащих. Произошло что-то невероятное: сначала они нашли друг друга, потом обнаружили меня, а затем один за другим стали появляться десятки, сотни похожих на нас стихотворцев. Мы подсчитали, что сегодня в УПШ входит четыре поколения. Это порядка 720 авторов, которые, часто не зная друг друга, пишут, используя сходные поэтические методы и образную структуру. И что особенно важно – их связывает не только техника, но и причина письма.

О сходстве и несходстве

Главное: мы обнаружили поразительное сходство друг с другом и абсолютное несходство с уже существующей поэзией. При этом у нас не было желания кому-то что-то доказать. Самиздат, борьба с режимом – нас всё это вообще не интересовало, мы не были антисоветчиками. Мы ни с кем не боролись – как «Митьки», которые никого не хотят победить. Нам не хотелось «светиться» в толстых литературных журналах, там был другой ландшафт. Мы не собирались устанавливать какие-то отношения с официальными организациями, типа Союза писателей. Нас рассматривали как некое внелитературное явление. Возможно, так люди традиционного театра когда-то относились к различным перфомансам и хеппенингам.

Однако поэзия советского типа угасала, читатель терял к ней всякий интерес, последним её представителем на Урале был Борис Рыжий. Поначалу нас не печатали, но Владислав Дрожащих работал в культовой пермской газете «Молодая гвардия», и мы спокойно стали издаваться у него. А потом в нас просто вцепились, начали массово публиковать, нам стали завидовать. Я был в те годы мрачным молодым человеком, в куртке-косухе, с длинным хайром. Я имел честь жить эту жизнь и писать эти стихи.

Об интонации

У Москвы и Питера – разная дикция и интонация. Москва – народная, яркая, но неглубокая. Питер – суше, точнее, умнее, аскетичнее, ироничнее и саркастичнее. А Урал в своё время определили так: на фоне депрессивных промышленных пейзажей происходят постоянные прозрения и озарения. Если Москва – это Цветаева, а Питер – Ахматова, то Урал – Кальпиди. Зафиксировав само существование Уральской поэтической школы, он ездил в столицы не для того, чтобы к кому-то присоединиться. Он являлся туда как совершенно суверенный персонаж, князь своего государства. В нашем сообществе концентрация гениев была фантастической, запредельной. Представьте себе, в одном месте сидят: Сандро Мокша, Виталий Кальпиди, Александр Ерёменко, Роман Тягунов, Аркадий Застырец…

О географии

Чтобы возникла литературная школа, необходим не просто круг авторов и фанатов, читающих стихи на пьянках, а соответствующая культурная и научная среда. Отдельно в Челябинске, в Екатеринбурге, в Перми, в Нижнем Тагиле её не хватало. По отдельности в каждом городе УПШ бы не появилась. Нужна была критическая масса поэтов, читателей, критиков. Но постепенно количество переросло в качество, и сформировалось культурно-социальное пространство. А так как мы всё время перемещались и переезжали, оно не было разделено по городам. Чтобы школа так быстро возникла, была так требовательна к себе, так себя зафиксировала (четыре антологии, том биографий, энциклопедия УПШ) – ничего подобного до нас не было. Мы прошли очень крутой путь и стали важной частью классической русской поэзии.

О поэтической миграции

Одно время имела место активная миграция поэтов из Москвы и других регионов на Урал. Сюда надолго переехал Саша Ерёменко. Он жил здесь с нетребовательными, но красивыми девушками, и едва не спился на наших кухнях. Здесь постоянно гостил Ваня Жданов, часто приезжал Лёша Парщиков. Они вдруг почувствовали энергию места, поняли, что здесь гораздо интереснее, чем в Москве. Появилось множество авторов, которые, не являясь уральцами, исповедуют принципы УПШ – по технике письма, по метафорике.

О нравственных каникулах

В Уральской поэтической школе сформировались свои традиции наставничества и своя этика. Личность Виталия Кальпиди оказала на нас влияние самим фактом своего существования. Он был уверен: поэт, каким бы талантливым он ни был, не имеет права на нравственные каникулы. Порою человек думает: да, я пью, мне плохо, я ушёл из семьи, но я гений. А Кальпиди учил, что представитель УПШ должен быть социально ответственным и выполнять все обязательства перед своим окружением. Если ты нарушаешь это правило – тебе не подают руки. Поэтому из Уральской поэтической школы всегда «выталкивались» люди непорядочные. Человек может «накосячить», ходить голым на четвереньках и петь песни, но ему и в голову не придёт совершить неправильный поступок в отношении своей семьи. А из-за того, что на Урале нет просторной литературной среды, на которой можно паразитировать, здесь все работают. У представителей УПШ – нормальные, уважаемые профессии.

О религиозном служении

Большое значение всегда имел вопрос: зачем человек пишет. Уральская поэтическая школа – это религиозная потребность писать, она требует подвига.

Господь лежит глазами ниц

с клоками ваты из глазниц.

Есть пафосная, детская, но очень точная формула: стихи надо писать о себе, для себя, в присутствии Бога. В этом случае ты не можешь соврать. В ряде авторов, которых причисляют к УПШ, меня настораживает компромиссность. Например, меня не устраивает политическая составляющая в творчестве Романа Тягунова. Сохранилось единственное видео с ним, где он озвучил свою дешёвую шуточку: «Товарищ, тебя объегорили. Ты понял мою аллегорию?» Речь, разумеется, шла об Егоре Лигачёве, но кто о нём сегодня помнит. Ты должен взмывать в небо не за счёт пружин, а потому что у тебя есть крылья. Уральская поэзия – это гоблин: угрюмый, но крылатый.

О метафоре

Метафора не требует, чтобы её расшифровали. Она просто должна выносить мозг. Даже непонятая метафора, если она крута, оказывает на человека совершенно ошеломляющее действие.

О феномене Z-поэзии

Поэзия – это высшая форма речи, она появляется, когда обыденная речь неуместна или невозможна, когда возникает так называемая абсолютная ситуация: любовь, горе, счастье, состояние одиночества, страха. Мальчик подписывает валентинку Диане из 7«Б» стихами. Зачем? Скажи ей просто: Диана, ты такая классная. Нет, он пишет стихи, потому что для него это абсолютная ситуация. Страны и народы – это живые существа. Когда у них заурядная жизнь – у них заурядная поэзия. Но когда возникает абсолютная ситуация – возникает потребность в настоящих стихах. Россия сейчас находится именно в такой ситуации, и не только из-за СВО. Страна испытывает большие перемены, и не может говорить обыденным языком. Поэтому появились Z-поэзия и авторы высочайшего, запредельного уровня. Анна Ревякина и Анна Долгарева, Игорь Караулов… Причём это не отдельные удачи. В стране возникла невероятная энергия, поэзия говорит так, как не говорила никогда.

О премиях

Алексей Решетов был первый поэт, о котором я узнал, моя мама с ним дружила. Будучи восьмилетним мальчиком, я читал его стихи:

Солнце всё дальше от знака Весов.
Вялые воды струятся всё тише.
Вниз головой, как летучие мыши,
Спят отражения чёрных лесов.

Стоило мне куда-нибудь переехать, Решетов там появлялся. Он стал поэтом, в которого влюбился город Березники, там ему поставили памятник. Жил также в Перми и в Екатеринбурге.

Представьте себе, что есть подземные страны, где всё – дома, кусты, деревья – сделано из разноцветных прозрачных камней. Лишь иногда их обломки попадают к нам, на поверхность. И вдруг пришёл Павел Бажов и описал весь этот  мир. Литературные награды – дело хорошее, но после того, как я получил премию Бажова (2006) и премию Решетова (2011), я успокоился.

О недопонимании

Для москвичей Урал – это Николай Коляда, Борис Рыжий и старик Букашкин. Маргинальный Свердловск – очень удобен для гостей из столицы. На Урале им нужен запах помойки, привкус дешевизны, полупьяная слеза. Но всего этого уже давно нет! Москвичи приезжают в Екатеринбург, а тут – небоскрёбы! В Челябинске их встречает Кальпиди на новой «Бэхе». Человек в костюме за 20 тысяч долларов, с «Ролексом» на руке, работающий 20 часов в сутки, ироничный, с абсолютной честью, держащий слово. В его присутствии хочется держать спину прямой.

О старике Букашкине

Старик Букашкин вовсе не был дедушкой, который расписывал помойки и гладил бездомных собачек, он был злым авангардистом! Однажды мы целой компанией пришли к нему в гости, наварили макарон, все сели за общий стол. А он взял себе алюминиевую вилку, а остальным дал по отвёртке. Ешьте! А над помойками он хохотал…

О Казарине

Юрий Казарин – очень интересный поэт, для меня он – автор компромиссный, который пишет как в традиционной эстетике, так в технике Уральской поэтической школы.

О Ройзмане*

Моё отношение к нему как к человеку сегодня ни в коем случае не влияет на оценку его тогдашних стихов. Они очень интересны, это уровень Романа Тягунова. Мы вместе стояли у истоков фонда «Город без наркотиков», и нынешний проект – Пространство «Фонд» - в каком-то смысле его продолжение. В те годы мы были ближайшими друзьями.

О гадюке Анне Андреевне

Сегодня я к Ахматовой равнодушен, но когда-то очень её не любил. У моего ближайшего друга – поэта Евгения Туренко – был сад, мы там всегда собирались. В углу садового участка лежала куча хвороста. И там у него жила гадюка. Он её не выгонял, такой у Туренко был характер. И когда мы с ним созванивались, я спрашивал: ну, как там Анна Андреевна? А он отвечал: нормально, вчера приползала…

О собаке, которой нет

У меня дома живёт воображаемая собака, с которой я регулярно гуляю. Хотя на самом деле никакой собаки нет.

Кстати

Творческая встреча с Андреем Санниковым состоялась в рамках II Фестиваля советской культуры СВД. Модератором беседы выступил его ученик, поэт, критик, художник, главный специалист культурно-массовых коммуникаций библиотеки им. Белинского Сергей Ивкин.

«СВД – это не снайперская винтовка Драгунова, это Союз великого дела, - пояснил куратор Фестиваля советской культуры Дмитрий Красноухов. – Название отсылает нас к фильму «С.В.Д.», снятому в 1927 году. В кинокартине много трактовок данной аббревиатуры. Нам нужно вглядеться – чем мы были до распада СССР. Может быть, что-то и выглядим…»

*Поэт Евгений Ройзман внесён Минюстом РФ в реестр иностранных агентов.