«Конечно, выживем… Последняя фраза в моей пьесе «Полонез Огинского»: «Мы непотопляемые», – говорит драматург, режиссёр, руководитель «Коляда-театра» Николай Коляда.
– Николай Владимирович, на двери театра висит афиша спектакля «Оптимистическая трагедия». Символично, не находите?
– Да, оптимистическая трагедия… Так и есть. Театр, видите, пустой. Ребята дежурят здесь, конечно, на днях мне пришла зарплата из Театрального института – расплатился с ними за эти дежурства. Мы же пока не зарабатываем, не продаём билеты даже на будущее, приходится платить из своих.
Просто нельзя театр закрыть и оставить. У нас же здесь животные: три кролика, две шиншиллы, две змеи, черепаха, рыбки, попугай и три крысы. Всех надо кормить, им же не скажешь, мол, извините – пандемия. Тем более что они, исключая шиншилл и рыбок (не нашёл пока для них ролей), мои артисты, задействованы в спектаклях, зарабатывают себе на хлеб.
– Недавно информационные порталы пестрили заголовками вроде «Коляда закрывает театр»…
– Нет-нет, они вышли с заголовками «Коляде дали». Меня чуть не разорвало от всего этого, особенно когда прочитал «опять он недоволен». Да ё-моё!
Как они не понимают, что грант, который мне выделили на проведение фестиваля, расписан до копеечки (на проживание гостей, на услуги транспорта, на питание, на рекламу и т. д.), я ни копеечки не могу взять из него на зарплаты артистам. Наверное, я мог бы своровать, заполнить фиктивные договоры, но я не буду этого делать – это же тюрьма, зачем мне это надо? В этом гранте даже не предусмотрены никакие гонорары, например, членам жюри, поэтому я всегда их выплачивал из своего кармана.
– Выделение гранта не добавляет оптимизма? Может быть, всё же получится провести «Коляда Plays»?
– Мне уже ничего не добавляет оптимизма. Сколько времени ждёшь понедельника в надежде, что начнут снимать ограничения, каждый день смотришь статистику по заболевшим… Как-то в магазине разговорился с продавцом – восточной женщиной (я люблю разговаривать с людьми), спросил её про здоровье, она в ответ: «Всё написано на лбу у Аллаха». По-русски выражаясь, всё во власти Бога. Так оно и будет.
Хотя, знаете, вчера поехал на рынок – мама дорогая! – битком народу, никто ничего не соблюдает, все без масок. Хожу и думаю, а театры-то почему закрыты? Хорошо, нельзя 120 мест заполнить, а 49, как было до тех пор, пока мы не закрылись, а хоть 20–30? Чтобы хоть какую-то маленькую копеечку заработать. Пусть я уменьшу зарплату, но зато артисты не будут терять квалификацию.
Помню, Галина Николаевна Умпелева – царствие ей небесное – когда я в театре работал, говорила: «Коля, после отпуска выходишь на сцену и не знаешь, куда руки-ноги девать». Это всем только кажется, что артистам оперы и балета нужна ежедневная тренировка, а драматическим не нужна – вышел и сыграл. Ничего подобного! Как не тренировать тело, эмоции, которыми мы владеем?
Приходили ко мне артисты, у которых по разным обстоятельствам были годовые паузы, – все с вытаращенными глазами на сцене. Поэтому нам необходимо играть, пусть хотя бы по два спектакля в день, пусть для сорока зрителей. Но… нельзя так нельзя.
– Чем сейчас занимается труппа?
– Я всех отпустил до 1 августа, но написал в группе, что, не исключено, и до 1 сентября, так что рассчитывайте деньги, у кого они есть.
А у кого они есть? Они же у меня нищеброды все. Поэтому все куда-то устроились, работают. Игорь Баркарь – разносчиком в ресторане японской кухни, Костя Итунин (мама дорогая, выдающийся артист!) в каком-то интернет-магазине, кто-то охранником устроился, кто-то грузчиком... Конечно, я, как руководитель, должен быть весёлым, поэтому подбадриваю их, рассказываю, что сам, когда был артистом, ночами работал на макаронной фабрике – грузил лапшу, на шинном заводе каучук разгружал.
Понятное дело, что от подработки корона с головы ни у кого не свалится, но, мне кажется, недостойно, если, скажем, Олег Ягодин (заслуженный артист РФ. – Ред.) сейчас будет по улице нести судочки на заказ какой-то тётеньке. Это ненормально! Это не по поговорке «беда, коль пироги начнёт печи сапожник, а сапоги тачать пирожник», но каждый должен заниматься своим делом. А потом, понимаете, в силу того, что они всю жизнь работали в театре, делясь со зрителями, заражая их своей энергией, своими эмоциями, в быту они неприспособленные. Они как дети. Это я прихожу и начинаю орать: «Туда! Сюда! Налево! Направо!»
– Первое время после закрытия учреждений культуры вам удавалось выплачивать зарплату?
– Удавалось. Потому что люди помогали. Калягин прислал сто тысяч рублей, Эмма – жена Эльдара Рязанова – прислала сто тысяч, прислали Дима Бертман (руководитель театра «Геликон-опера». – Ред.), Гриша Заславский (ректор ГИТИСа. – Ред.), Сергей Федотов (художественный руководитель театра «У моста». – Ред.). И приличные суммы люди присылали, и по сто рублей с извинениями «прости, больше не могу», «меленькая поддержка», «сколько можем». Вот, пока мы с вами разговариваем, пришло уведомление – некий Ринат прислал 300 рублей. Всё это невероятно трогательно.
Конечно, я эти деньги направил на зарплаты артистам. А куда я их ещё дену, в гроб под изголовье?
– А потом поток помощи иссяк?
– Потом мне просто стало стыдно, я же понимаю, всем сейчас непросто, люди отрывают от себя.
Жутко переживаю за своё дочернее предприятие – Центр современной драматургии. У них аренда – 150 тысяч рублей. Они там, конечно, что-то «донатят» и «стримят», ну, заработают полторы-две тысячи за вечер, великие, что ли, деньги? Так, на прокорм кролику, который у них живёт. Артисты там тоже кем-то все устроились временно, зарплату не получают. Очень за них переживаю, не знаю, как выкрутятся.
– В вашем понимании, каково идеальное развитие ситуации? Как выйти из кризиса?
– На месте, на котором сейчас сидите вы, в середине февраля сидел Павел Владимирович Креков (вице-губернатор. – Ред.). Я принёс ему все финансовые документы, которые он изучал, мы беседовали про то, сколько нам необходимо денег на зарплаты, и так далее. Короче говоря, он во всём этом разбирался. И в итоге предложил нам стать частно-государственным театром и вернуться к этому разговору осенью. Он хороший мужик, всё соображает, всё понимает.
Слышал, что говорят: «Коляда всё купил». Смешно! Мы куда только ни ездили – в этом году должны были поехать на Авиньонский фестиваль, куда нас только ни приглашали – и чаще всего на полный пансион. Мы каждый год ездим на гастроли в Москву на три недели, 52 спектакля отыграли в январе на трёх площадках – битком народу было везде. Чтобы провинциальный театр зарабатывал в столице, чтобы имел там такой успех – в жизни такого не было.
А зрители нас как поддерживают, Господи! Я же всегда стою в фойе, подписываю программки. Люди, бывает, подходят, протягивают конвертики: «Это на театр». Эти люди знают мою ситуацию, они любят мой театр. Они также знают, что я не сворую эти деньги, не прогуляю, не поеду на них в Турцию.«Люди, бывает, подходят, протягивают конвертики: «Это на театр». Держишь конверт и думаешь, как бы не разрыдаться».
Такую благодарность испытываю к этим людям – словами не передать. Без этой поддержки нам никак. Держишь конверт и думаешь, как бы не разрыдаться. Помню, один дядька обнял меня и говорит: «Тихо-тихо, деньги любят тишину». Прихожу за кулисы, показываю конверт, все радуются.
Понимаете, я-то проживу, всё-таки получаю пенсию, зарплату в институте, я за всю свою братию переживаю. Конечно, выживем… Последняя фраза в моей пьесе «Полонез Огинского»: «Мы непотопляемые».
– Вы же до последнего держались. Вели кулинарные мастер-классы, изрядно сдобренные беседами «за жизнь» и о культуре, шутили – одно прошение милостыни у театра чего стоит. А сейчас такое впечатление, что кураж ушёл.
– Кураж ушёл. Слушайте, я же живой человек. Мне стыдно просить. Сколько можно это делать? Полгода? Год? Чтобы опять все написали, что Коляда попрошайничает? Ёлки-палки, я себе, что ли, прошу? Театру, который делает славу городу. Мне славы не надо, меня в этом городе все знают, мне пиариться незачем.
