«Я не понимал, где нахожусь». Уральский режиссёр снял фильм о поисковиках

Режиссёр документального кино и журналист Роберт Карапетян снял фильм об уральском поисковом отряде «Прорыв». Во время съёмок он выезжал в лес вместе со спасателями и понял, ради чего те не спят по ночам и жертвуют повседневным комфортом. Подробнее - в материале urai.aif.ru.

Без промедления

Дарья Попович, «АиФ-Урал»: – Роберт, как происходило ваше взаимодействие с поисковиками?

Роберт Карапетян: – Меня сразу предупредили: спасатели ждать не будут. Если им поступила заявка на поиски человека, они поедут, и не важно, успею я за ними с камерой или нет. У волонтёров очень мало времени на сборы: как правило, счёт идёт на минуты. Нам высылали точку сбора, и мы ехали.

Как пояснила мне  руководитель поискового отряда​, Наталья Волкова, их работа отличается от того, что делают правоохранительные органы: для того чтобы начать искать человека, волонтёрам не требуется никаких заявлений. Здесь нет бумажной волокиты. Достаточно звонка от родственников, и начинаются поиски. Иногда удаётся сделать всё за полчаса. У членов отряда хорошо развита работа с социальными сетями. Бывает, что мы ещё стоим с камерами в квартире, и в этот момент приходит: «Найден, жив».

Съёмки длились девять месяцев. За это время я был и режиссёром, и оператором, и монтажёром в одном лице. Я проживал все эмоции вместе с теми, кто искал людей.

Эмоции во время поисков

– Вы писали, что история с Далером стала одним из самых тяжёлых моментов. Это потому что вы проживали её вместе с героями?

– Я видел, как реагировали волонтёры, которые непосредственно искали ребёнка. После истории с Далером многие из тех, с кем я общался во время съёмок, не понимали: как теперь верить заявителям? А ребята-то выкладывались по полной. Например, волонтёр Максим «продал» свою рабочую смену, чтобы выйти на поиски. Никто не думал, что всё так кончится.

Была версия, что мальчик где-то в опасности и что со дня на день его найдут. Или появятся какие-то свидетельства, что кто-то куда-то его увёз. Потому что были показания, что он якобы ходил с каким-то мужчиной и якобы даже камеры это зафиксировали. Было приложено столько усилий, но получилась такая история... как готовый сценарий для фильма ужасов.

Я узнал, что случилось с Далером, уже на этапе монтажа. Мне не хотелось мусолить этот сюжет, потому что я снимал картину об отряде, а не о мальчике, который трагически погиб. Но были и хорошие, жизнеутверждающие моменты.

– Фильм всё-таки называется «Найден, жив». Удалось ли вам стать свидетелем, как кого-то нашли?

– За шесть лет больше тысячи людей были найдены живыми. Для меня это впечатляющая цифра. За всё время я побывал примерно на 18 выездах. У нас был закрытый чат, куда поступала вводная информация от руководства. В фильме есть счастливая история – как мы нашли пожилую женщину. Мы выехали в лес ночью. Её искал сын. Когда мы отошли от машины и минут десять ходили по лесу, я уже сам не понимал, где нахожусь. Ночью в таких местах очень тяжело ориентироваться. Если бы не координатор, потом бы нас ещё искали. Эту женщину нашла другая группа. Наталья и её муж Николай сняли этот момент на телефон.

И хотя не я сам её нашёл, мне всё равно было радостно. Потому что, когда выходишь на поиски, переживаешь. Ведь я общался с её сыном, записывал интервью и уже проникся этой историей.

– Насколько вообще ваши ожидания от этих съёмок совпали с реальностью?

– Я думал, что буду снимать лес, болото, в жару и в мороз. Так и получилось. Мне даже удалось поснимать ребят во время пожара. В районе Берёзовского рядом с СНТ возникло возгорание. Была опасность, что загорится сад. И хотя это не была основной задачей спасателей, они согласились потушить огонь. Но предупредили: если поступит заявка, что пропал ребёнок, они тут же бросят тушить и поедут его искать. И тем не менее мне удалось показать моих героев ещё и в таком амплуа: как они ликвидируют пожар в лесу.

Я и сам когда-то сталкивался с возгоранием, и оно было значительно серьёзнее, чем то, что ликвидировали ребята. Я пресс-секретарь заповедника «Денежкин камень». Помню, что там возник пожар. А это горная пересечённая местность, где не было воды, да ещё и стояла жара +35 градусов. Но тогда всё закончилось хорошо.

– Вы говорили, что ребята срываются посреди ночи. Кем они работают, что могут это делать?

– Это люди самых разных профессий. И на работе никого не волнует, что человек не спал сутки, потому что ходил по лесу в поисках ребёнка или грибника. Среди волонтёров есть и менеджеры, и действующие сотрудники МЧС, и программисты, и пожарные.

Я вот всë думал: чего им не хватает в жизни, что они идут ночью в лес или в город? Это люди, которые получают драйв от того, что они помогли кому-то, что это спасение жизни. И, возможно, они получают удовольствие и от самого поиска. Потому что это некая детективная история. Ты собираешься, куда-то едешь и при этом понимаешь важность того, что ты делаешь. Я не могу по-другому объяснить, почему люди именно так тратят свои свободные часы: ночь не спят, а утром им идти на работу.

Обычно человек не знает, с чего начинать поиски. А они знают: надо приехать, на месте организовать штаб, откуда уже волонтёры будут разъезжаться по другим точкам.

При этом мы смотрим на карту и не понимаем, куда идти. Для обычного человека там просто какие-то улицы, а потерявшийся человек – капля в море. Для волонтёров карта говорит о многом. Они сразу видят, где теплотрасса, лес, гаражи, заброшенные здания. Ребята в первую очередь идут искать детей по заброшенным постройкам, потому что знают, что именно это их привлекает.