Без внутреннего сгорания. Медицина – не романтика, а «шахтёрский труд»

Уральский врач Евгений Васильевич Самборский стоит на земле крепко. Построил не один дом. Вырастил детей и внуков. Посадил не дерево – лес.

Степной человек

Он родился в августе 1941 года. Можно представить, каким было его детство, что пережили его родители в 1937 году, в 40-м.

Когда ему было 13 лет, умер Сталин, и отрочество-юность пришлись на время оттепели и надежды. Профессиональная зрелость захватила и застой, и перестройку. Каждое время он считал своим. Как и нынешнее.

Отец Евгения Самборского – человек степной, мама – из казаков, а Женю в лес потянуло. К охоте приладился совсем маленьким. Хотел поступать в институт охотничьего хозяйства. Но – уговорили в медицинский. «В лесу мне хорошо. Всё вижу и знаю. Тишина. То косуля на меня выскочит, то лось стороной пройдёт. Слиться с природой – значит побыть, понять, больше молчать, про всё забыть. И тогда это слияние может случиться». Так говорит Евгений Васильевич Самборский, заслуженный врач России, несколько десятков лет отдавший здравоохранению Свердловской области. Окончив Омский мединститут, он стал сельским доктором. Жил на впадении Оби в Чулым. До Томска – 200 км по реке.

С утра работал в больнице стоматологом. Вечером – офтальмологом. Да ещё ездил по району. На санках стоял ящик со стёклами для очков, рядом лежала сумка с щипцами для удаления зубов.
Всегда верил в силу земли, на которой жил. Уже работая главным врачом ЦРБ в посёлке Буланаш, в самый трудный момент пошёл за помощью к шахтёрам. Вместе с ними построил свою первую больницу, которая стала лучшей в области. Следом взлетели корпуса детской поликлиники, роддома, патологоанатомического отделения, молочной кухни. Заложил семиэтажную поликлинику. Но... стоит недостроенная, недоделанная, закрытая. Теперь уже навсегда. Лес на крыше растёт.

Выжить и работать

Его самый большой дом на земле – Областная клиническая больница № 1, которую он возглавил в 1996 году. У огромной больницы было большое прошлое, тяжёлое настоящее и весьма призрачное будущее. Были стены, этажи, палаты, оборудование, врачи. Не было единой цели, задачи. И он её нашёл, объединил всех, вдохновил, убедил. Самая крупная клиника Среднего Урала обрела второе дыхание: врачи поехали учиться, стала развиваться прикладная и фундаментальная наука, набирались сил и знаний для казавшихся невозможными прежде операций. Открыли сосудистое отделение, первое на Урале отделение аритмологии, построили новый корпус, поставили на поток кардио­хирургические операции, сделали обыденной малоинвазивную хирургию, купили единственного в России робота в белом халате – Да Винчи.

В совсем голодный год главный врач издал приказ: каждый день, на каждый этаж больницы варить по кастрюле каши, чтобы персонал был сыт.

Апофеоз тех стремительных лет – первая за пределами столиц самостоятельная пересадка сердца. Подготовкой к первой операции жила вся (ВСЯ!!!) больница. А года-то какие были! Они ведь совсем ещё недавно были, а мы многого уже и не помним. И голодно было, и холодно, и зарплату нечем платить было. В музее ОКБ хранится уникальный документ того времени – записка для кондукторов трамваев-автобусов, в которой главный врач просил не высаживать медсестёр за бесплатный проезд – им надо успеть на операцию. В совсем голодный год главный врач издал приказ: каждый день, на каждый этаж больницы варить по кастрюле каши, чтобы персонал был сыт. «Я ж крестьянин, всегда садил картошку. Вызвал старшую медсестру оперболока: «У меня есть огород, скажи девчонкам, пусть выкопают картошку». Думал, откажутся. Выкопали! Я думаю, что общее желание выжить и работать – это наши первые скрепы». А ещё при Самборском в ОКБ играли в КВН. Народу в актовый зал набивалось столько, что даже ему не хватало места. Когда всё плохо – смеёшься до слёз. Это по-русски.

«Мы жили неважно, но все были талантливы. Основная задача руководителя – создать условия, чтобы все раскрылись, объединить, дать возможность проявиться. И взять при этом ответственность на себя. Российская медицина воспитывалась на романтике: талантливый хирург выходит из операционной после сложнейшей операции, вытирает пот со лба. А медицина – не романтика. Это «шахтёрский» труд с огромными физическими и психоэмоциональными нагрузками, затратами, постоянным напряжением и перенапряжением. Я себя реализовал полностью. Сделал то, чего даже не ожидал. Я ведь, когда пришёл работать, хотел одно – спасти больницу. 1996-й год – страшное время. Дефолт в 1998-м. Для кардиохирургии оксигинаторы на стерилизацию возили в Тюмень. Операции на сердце были единичные. Любили ли меня в больнице? Не знаю. Любовь для начальника – сомнительная вещь. Поддержка важнее. Я жил с ощущением, что она у меня была, все судьбоносные вопросы мы решали вместе». За десять «самборских» лет провинциальная больница стала не просто ведущей клиникой Урала и Сибири, но и авторитетнейшим лечебным учреждением России.

По кирпичику

Несколько лет назад Евгений Васильевич создал Фонд социальной защиты медицинских работников, осенив его именем мудрейшего Николая Стефановича Бабича, руководителя свердловского здравоохранения в 70–90-е годы. По его инициативе написаны книги, сняты фильмы, учреждены премии, объединенные единой целью – восстановить авторитет врача в обществе, вернуть профессии уважение, сохранить память о тех, кто врачевал, лечил, спасал сорок, пятьдесят, семьдесят лет назад.
В 80-е годы все отпуска врач Самборский проводил в плавполиклинике: небольшой двухпалубный корабль приплывал в труднодоступные места уральского Севера, и люди в белых халатах осматривали местное население. Став главным врачом ОКБ № 1, Самборский снова отправлял десанты врачей в те места, где живут кочевники и оленеводы, куда редко добирается даже скорая помощь. Экстремальный туризм, несмотря на возраст, а ему сегодня 80, держит его в тонусе до сих пор. Каждый август он сбегает от своего дня рождения на реку. По Енисею, куда-нибудь в Туруханск, где чистая вода, чистая рыба и чистые люди.

Удивительно, но столь основательно стоящий на земле, Евгений Васильевич очень поздно начал задумываться о своих корнях. Отец о предках не слишком много рассказывал, ближняя и дальняя родня разбросана по стране – не наговоришься. А его дед был священником. Все отцовы сестры были учительницами, а их мужья – священниками. И даже открыв часовенку при ОКБ, он не чувствовал и не знал, что он внук священника. Храм Косьмы и Дамиана начинался с молельной комнаты. Поддерживали его идею далеко не все. Но храм никогда не пустовал. Главный врач Самборский там всех своих внуков крестил. Были моменты – шёл туда с теми, кто должен был сделать что-то очень важное: «В операционной неверующих нет». Часто приходил к образам в тяжёлые минуты. Просто постоять, помолчать, свечку поставить.

…На окраине глухой сибирской деревни, где прошло его детство, стояла заколоченная церковь. Пацанами, несмотря на все запреты, они лазили туда через окна с узорчатыми решётками, рассматривали остатки росписи на стенах и куполах. Деревенская школа, в которой директором работал отец, была семилетней. Он долго добивался разрешения организовать в деревне десятилетку. Когда разрешили, разобрал храм на материалы. Всей деревней разбирали храм. И школу строили всей деревней.

С этим грузом Евгений Васильевич жил многие годы, тяготился поступком отца. «Школу ведь поставили. А так бы сожгли. Не грех это», – сказал ему уже в ХХI веке настоятель. Он успокоился. Но храм строит. Строит тихо, без медиа­помпы, по кирпичику. Между ГКБ № 40 и Областной больницей в соснах стоит кирпичный красавец, заведённый под купола. В день святых Косьмы и Дамиана службу провёл митрополит Екатеринбургский и Верхотурский Евгений. Прихожане, заполнившие ещё совсем не оборудованный храм, конечно же, и не подозревали, что среди них стоит неприметный и немолодой человек, строящий этот храм. Его главный двигатель без внутреннего сгорания – Евгений Самборский.

Наталья ПОДКОРЫТОВА

Врач-невролог – об опыте болезни, последствиях ковида и Божьей помощи Подробнее