«Сегодня мы все, не только медики, понимаем: самое ценное – это не какие-то материальные блага, а человеческая жизнь», – говорит заведующая приёмным отделением инфекционной службы Городской клинической больницы №40, главный внештатный инфекционист Екатеринбурга Юлия Москалёва.
Опыт испанки
– Юлия Николаевна, сегодня про врачей, борющихся с коронавирусной инфекцией, говорят «они на передовой», а больницы, где лежат пациенты с Covid-19, называют горячими точками. Как вам такая терминология?
– Она вполне соответствует действительности, поскольку наша жизнь с появлением коронавирусной инфекции изменилась. С одной стороны мы, как и прежде, выполняем свой долг, но с другой стороны в нашей работе появились особенности, импульс напряжения высок. Кроме того, врачи такие же люди, у них есть семьи, дети, родители, и в сложившихся обстоятельствах мы оказываем нашим близким меньше внимания, что, конечно, немного удручает.
– В военном деле опыт нарабатывается на полях сражений, а в медицине? Вы были готовы встретиться с врагом лицом к лицу?
– Я офицер запаса, проходила военную подготовку и всегда готова к таким ситуациям. А вообще для инфекционистов и для нашей больницы это ведь не первая особо опасная инфекция, с которой мы встречаемся. В нашей жизни были сибирская язва, туляремия, был 2009 год с гриппом А (H1N1), у нас часто бывают случаи завозных геморрагических лихорадок. То есть мы и морально, и психологически, и профессионально готовы к принятию пациентов с особо опасной инфекцией.
Хотя, конечно, одно дело, когда это штучные случаи, и другое – когда мы имеем дело с массовым поступлением пациентов. Но мы умеем, знаем, как с этими инфекциями работать, мы профессионалы в своей области. Мы готовы и к мобилизации, и к лечению пациентов. Мы постоянно пополняем свои знания и вспоминаем что-то пройденное на опыте или в вузе – этот процесс динамично организован в инфекционной службе.
– Но разве вас учили в вузе, в ординатуре работе с коронавирусной инфекцией?
– Нас учили работе со всеми особо опасными инфекциями, в том числе, например, с испанкой, от которой после Первой мировой войны погибло треть населения, а это также инфекция с воздушно-капельной передачей. Но тогда не было эффективных методов лечения осложнений вирусной инфекции, сегодня же мы знаем, как с ними бороться.
Поэтому – это не хвастовство, а констатация факта – инфекционисты умеют и знают, как работать с особо опасными инфекциями. В частности, с коронавирусом, который в принципе особо не отличается от любой другой вирусной инфекции. Да, у него есть свои особенности, но все алгоритмы работы с особо опасными инфекциями похожи.
Кроме того, мы начали подготовку к борьбе с коронавирусной инфекций, когда в КНР были только первые звоночки, поскольку понимали, что эта ситуация может коснуться нас. Поэтому переживать не о чем – мы готовы к любому развитию ситуации, мы оснащены.
– Относительно Covid-19 вы общаетесь с коллегами из Москвы, Санкт-Петербурга, из-за рубежа?
– Безусловно. Это принятая практика в медицинском сообществе. У нас в еженедельном (а при необходимости и чаще) режиме проходят консультации по больным с региональными и федеральными центрами, мы обмениваемся опытом по методике, схемам, алгоритме лечения с зарубежными коллегами. То есть постоянно пополняем свою интеллектуальную базу данных – это правильно, так и должно быть.
– Иными словами, когда инфекцией охвачен весь мир, ни о какой конкуренции речи не идёт?
– Конечно! Мы должны работать как единый организм, в одном главном направлении – безопасность наших пациентов.
Сидим дома!
– Сегодня многие связывают относительно благополучное развитие ситуации по кронавирусу в России с крепкой советской школой санитарной службы. Вы с этим согласны?
– Абсолютно. У нас действительно проводится очень хорошее эпидемиологическое расследование, прекрасно работает служба Роспотребнадзора, работают грамотные ограничительные мероприятия.
Если мы посмотрим на опыт, например, Китайской народной республики или Германии, то увидим, что у них процент заболевших не такой высокий (а следовательно, не такой высокий процент неблагоприятных исходов), как в Италии, Испании, Франции, где ограничительные мероприятия либо не были своевременно выполнены, либо прошли с опозданием.
Простейшая математика. Для сравнения: неблагоприятный исход обычного ОРЗ ежегодно составляет 0,3%. В сегодняшней ситуации в Германии и Китае всего 1–2% неблагоприятных исходов, тогда как в Италии 10%, а в каких-то регионах до 15%. Тут даже не нужно разбираться в медицине, чтобы сравнить эти цифры и сделать для себя правильный вывод: сидим дома, выполняем все карантинные мероприятия – получаем положительный результат, игнорируем ограничительные мероприятия – получаем отрицательный результат.
– А как в этом контексте быть с теорией, что мы все или почти все должны переболеть коронавирусной инфекцией для формирования коллективного иммунитета?
– Возможно, Covid-19 в перспективе (!) перейдёт в ранг обычного сезонного вирусного заболевания. Но абсолютно точно говорить сегодня о том, что произойдёт массовое противоэпидемичивание населения, мы не можем. Какой-то пациент перенесёт заболевание в лёгкой форме, как носитель, а другой может данную инфекцию перенести совершенно в иной – тяжёлой – форме. Поэтому пока вопрос вакцинации на стадии активного обсуждения, говорить за всё население неправомочно.
– То есть коллективный иммунитет за счёт жертв – плохая история?
– Именно! И это не наша история. Просто все люди должны соблюдать рекомендации и понимать, что вся страна, все ведомства, и медики в первую очередь, работают только на то, чтобы обеспечить безопасность населения, чтобы сформировать правильный исход из сегодняшней ситуации, чтобы у нас всё прошло по благоприятному сценарию, с минимальными потерями.
Впереди планеты всей
– Как вы считаете, что мы можем предложить мировому медицинскому сообществу в плане борьбы с коронавирусной инфекцией?
– Как вы, наверняка, знаете, сегодня вирусологи, генетики активно обсуждают варианты лечения. На сегодняшний день нет этиологического лечения данной инфекции, существуют стандарты, схемы лечения определённых стадий заболевания, но они не имеют этиологического, причинного воздействия.
Поэтому мы ещё какое-то время будем находиться на стадии обсуждения, обмена опытом, в том числе с зарубежными коллегами. К какому-то резюме мы, уверена, придём, и наши читатели узнают об этом первыми. В нашей стране в области медицины, генетики, вирусологии работают профессионалы высокого класса. Я считаю, что мы вообще впереди планеты всей.
«Почему я инфицирован?»
– Экстремальные ситуации часто заставляют нас что-то переосмыслять…
– Да, когда что-то стрессовое с человеком происходит – а нынешняя ситуация, безусловно, стрессовая – он на многие вещи начинает смотреть иначе. Сегодня мы все, не только медики, понимаем: самое ценное – это не какие-то материальные блага, а человеческая жизнь. И как следствие, все осознали, как важен человек в белом халате – врач. Мы-то с коллегами это всегда понимали. Другое дело, что об этом у нас не принято говорить вслух, мы просто делаем свою работу. Грамотно, профессионально.
Мы сегодня все мобилизированы, но мы так же, как все, переживаем, у нас так же, как у всех, есть дети, семьи, родители, друзья, знакомые, и мы так же, как все, хотим, чтобы эта стрессовая ситуация закончилась максимально безболезненно для всех.
– Как ваша жизнь изменилась в последнее время?
– Врачи инфекционного отделения, находясь в контакте с заболевшими коронавирусом, живут сегодня по определённым правилам. Я, например, уже продолжительное время общаюсь со своими родителями исключительно по телефону. Как, впрочем, все мои коллеги. Конечно, для нас это морально непросто, но мы же были к этому готовы, знали, на что шли. К тому же мы все верим, что эта ситуация разрешится, и мы снова сможем обнять, поцеловать своих близких.
Мы работаем как ковидный госпиталь, со всеми вытекающими отсюда условиями. Медики выходят на смену в специальных костюмах, чтоб надеть-снять средства индивидуальной защиты (маски, респираторы, очки, бахилы), требуется колоссальное количество времени, в отделении имеется специальное зонирование – там, где лежат пациенты с подтверждённым диагнозом и, например, пациенты с контактом первого порядка – это разные территории, есть чистые зоны и так далее. Всё продумано и изначально подготовлено, так что ещё до поступления первых пациентов мы знали, как в нашей больнице будет всё организовано.
– Работать в полном боекомплекте наверняка неудобно?
– Конечно, но какие у нас есть варианты? Мы жёстко соблюдаем все требования к работе с особо опасными инфекциями и санитарные нормы.
Наверное, нашим пациентам некомфортно видеть врача во всех средствах защиты, маска скрывает глаза, а респиратор мешает увидеть эмоции. Но у нас есть возможность поговорить с пациентом, успокоить его, настроить на положительную волну, и мы её обязательно используем. Ведь в процессе выздоровления очень важен позитивный настрой врача. Мы об этом помним, поскольку самый главный результат, к которому мы стремимся, – это выздоровевший пациент.
– По вашим наблюдениям, как пациенты реагируют на диагноз?
– Не могу сказать, что мы часто сталкиваемся со страхом или негативом. Да, мы видим различную клинику у разных пациентов, но в большинстве случаев это клиника лёгкого течения, а то и клиника носительства. Бывает, мы говорим пациенту: «Знаете, вы инфицированы коронавирусом», а он в принципе не ощущает никаких симптомов, в его ощущениях ничего не поменялось со вчерашнего дня, когда он был здоров. И вот тут возникает некоторое непонимание: «Я не чувствую никакого дискомфорта, почему я инфицирован?»
Но мы же каждому пациенту всё объясняем, рассказываем и о рисках, и о возможных осложнениях, убеждаем, что нахождение в стационаре отделения оправданно, продиктовано безопасностью его самого и его окружения. Ведь даже если пациент переносит заболевание в лёгкой форме, он может быть опасен для своего близкого человека, друга, знакомого, у которого по-другому работают иммунные механизмы, у которого по-другому может развиться клиническая симптоматика.
Когда всё это адекватно, спокойно, без напряжения объясняешь, пациент всё прекрасно понимает, принимает и идёт нам навстречу.
– А в чём коварство вируса?
– В том, что мы, зная его строение, его особенности, не всегда можем предугадать, как организм человека индивидуально отреагирует на его вторжение. Относительно этого вируса немного отсрочен иммунный ответ, поэтому тяжесть состояния мы наблюдаем в первую очередь, у пациентов, имеющих дефекты иммунной системы. И речь идёт, хочу подчеркнуть, не обязательно о возрасте старше 65 лет!
Мы не знаем пока, как работают эти механизмы, над этим сегодня работают вирусологи и генетики. Тяжесть состояния зависит от того, как будет развиваться лёгочное поражение (лёгкие при осложнении страдают в первую очередь) – это очень и очень индивидуально, поэтому мы к каждому пациенту подходим индивидуально.
