«Одолевали вши». Голод, работа и последнее свидание в годы войны на Урале

«Обнял, поцеловал, ушел на фронт. Больше мы его не видели», - эти слова очень часто встречаются в воспоминаниях жителей Среднего Урала.

Заводские дети

Сегодня в поселке Гологорка работает большой завод горного оборудования. А годы войны здесь был эвакуированный в 1941 году завод «Металлист», на территории которого в небольшом доме разместились ясли. Малышей в них принимали с двухнедельного возраста – мамы, работающие 8 часов на самом заводе и три часа на его строительстве, приходили в ясли несколько раз в день кормить своих детей грудью. А прямо за заводом – детский сад. Гуляя, мы, дети войны, видели, как нескончаемой чередой шли на фронт эшелоны с военными и техникой.

Интересно, что, несмотря на тяжелое для всей страны время, за здоровьем детей следили тщательно. Для нас регулярно проводили медосмотры, результаты которых, подписанные заведующими детсадом и медпунктом, а также директором завода, отправлялись в военкомат.

Помню, в начальной школе нам обязательно давали в большую перемену кружку молока и картофельное пюре или кашу. Кроме того, летом завод выделял нам бесплатные путевки в пионерский лагерь. Он находился в совхозе неподалеку, но все же… Зимой же работники завода делали для нас санки, а через военкомат выделялись валенки. Мы, малыши, тоже посильно помогали взрослым: пололи овощи, собирали картофель, выступали с концертами в госпиталях».

Н. Тюленева, дочь погибшего в годы Великой Отечественной войны солдата, Первоуральск

Умерли от голода…

«Января 1942 года мой отец, Малышев Филипп Михайлович, ушел на фронт, оставив маму с пятью детьми и беременную шестым. Мой старший брат уехал работать на шахты в Копейск, а в 1943 году он умер от туберкулеза костей. Второй брат тоже умер от туберкулеза, но легких, что не удивительно – не было ни нормального питания, ни лечения. Чтобы отправить его на лечение мама хотела продать корову, но председатель колхоза строго-настрого запретил: «Остальных детей, чем кормить будешь?»

Страшно вспоминать те годы… С едой было так плохо, что мы делали оладьи из лебеды, сушили всевозможные корешки, а потом их ели, запивая молоком, основным же продуктом была картошка. Самые маленькие мои брат и сестра умерли от недоедания. В школу я пошла лишь в девять лет – просто было не в чем, у нас с братом была одна фуфайка на двоих.

… Наш отец погиб в 1943 году. Последнее письмо от него было из Ростовской области. Моя невестка Елена связалась с поисковым отрядом, и нашла сведения о гибели отца, и место его захоронения, которое мы с сыном посетили».

Мария Филипповна Кочева, Екатеринбург

Последнее свидание

«У моего отца, Баталова Наума Ивановича, была бронь, но он решил, что пойдет в ополчение. Перед отъездом он решил утеплить сарай, где была наша корова и другая живность. Собрался в лес «надрать» мох и взял меня, четырехлетнюю, с собой. Лежа на телеге, я рассматривала огромное августовское звездное небо и слышала отцовское пение. Мне было тепло и уютно. С тех пор, как только вижу звездное небо, вспоминаю песни отца…

Летом 1942 года отец проходил подготовку в отряде ополченцев в Камышловских лагерях. Попросил нас с мамой приехать к нему, как чувствовал… Но транспорта не было и мы с мамой три дня шли к нему пешком. В деревянной казарме меня поставили на табуретку и попросили почитать стихи. Я их знала очень много. Читала про Мойдодыра, Айболита, про лето, про дождь, даже новогодние.  Рассказала и стихотворение про 28 героев-панфиловцев, которое было напечатано в центральных газетах. На глазах у взрослых мужчин были слезы…

Рано утром отец разбудил меня, обнял, поцеловал и ушел. Больше я его не видела. Он пропал без вести  в феврале 1943 года, освобождая Днепропетровск. Об этом мне стало известно уже в мирное время, благодаря поисковикам «Возвращения». Его имя внесено в Книгу Памяти. Мама сохранила все документы, связанные с отцом – это наша семейная реликвия».

Артес Альбина Наумовна, Каменск-Уральский

Генеральские штаны

«Я перешла в четвертый класс, когда по черной тарелке радио объявили, что началась война. Мы жили на железнодорожной станции Аягуз. Нас в семье было четверо детей, папа умер еще в 1938 году. Жили в землянке, воду я носила с колонки в ведрах на коромысле. В магазинах исчезли спички, мыло, вещи, осталась только водка. Ввели хлебные карточки – 300 г на ребенка.

Грише исполнилось 18 лет, его призвали в армию, направили на учебу в Алма-Ату на курсы минометчиков. Он стал младшим лейтенантом и сразу отправился на фронт. По дороге заехал к нам, забежал к маме на работу, оставил свою фотокарточку, попрощался. Больше мы его не видели. Лишь какое-то время приходили редкие письма – треугольнички с номером полевой почты.  

Самым трудным был 1943 год. Я училась в седьмом классе. Мы еще и работали летом – пололи поля с утра до вечера, спали в сарае на сене. Ели утром – кружка айрана, вечером – баланда. Помыться негде, одолевали вши. Помню, однажды нас привели в мастерскую, куда привозили ветхую, отстиранную от крови красноармейскую одежду. Её можно было взять вместо оплаты нашего труда. Мне достались генеральские штаны с красными лампасами, которые я потом перешила и носила на физкультуру.

В январе 1943 года Гриша прислал фото. Лицо обмороженное. Зима была суровая, спали бойцы в окопах. А 6 февраля Гриша погиб. Ему было 19 лет. Невыносимое это было горе. Мама слегла – не плакала, не разговаривала, отказывалась от еды, исхудала. Врач сказал: «Нервный срыв». Пришлось мне бросить школу и идти работать вместо матери, продавать на вокзале газеты».

Валентина Никитична Григоренко, Верхняя Пышма

«Согласен на медаль»

«Мне было четыре года, когда началась война. У родителей нас было пять пацанов и наша сестра. В памяти сохранились лишь отдельные эпизоды тех тяжелых лет. Помню, как папка пришел после тяжелого ранения домой и я сидел у него на коленях. Как приходили похоронки в деревню, и что половина женщин в ней были вдовы. Мы и ребят звали по имени матери: Лёнька Аннин, например. Помню, что играли почти всегда только в войну. И как мужики возвращались после  ранений. Иван Гусев, например, вернулся в деревню после тяжелого ранения в голову – на макушки только кожа. Он, бедный, как выпьет, в любую погоду «идет в атаку».

Свои «мысли в рифму» я посвящаю деревне, фронтовикам, детям войны и нашим матерям.

Мужик-крестьянин

Притормозивший путник был мужик деревенский,

Он пахарь, сеятель, жнец.

Но злодейка-судьба отменила

 Богом выданный жизненный крест.

И пахарь стал сталеваром,

Варил он для танков броню.

И на танке с Урала прошел до Берлина,

Защищая деревню свою.

Победа

И в Берлине в честь Победы

Маршал руку пожимал.

И в коротенькой беседе

Танкисту орден предлагал.

Но танкист ответил мудро,

Не заглядывая в даль:

«Пахарь я, зачем мне орден?

Я согласен на медаль».

Геннадий Григорьевич Отраднов, Нижний Тагил