«Связь с мафией, с организованной преступностью характерна для очень многих государств. Другое дело, что где-то она имеет латентную форму, а где-то выражена более ярко. Это неизбежно. Если одна сила не может победить другую, они будут договариваться», – говорит криминолог, директор Института государственного и международного права Уральского государственного юридического университета Данил Сергеев.
Эскобара нашёл в соцсети
– Данил, вы объехали 79 стран, изучая криминалитет. Ради чего?
– У меня не было прямой задачи объехать 79 стран, в них я бывал по разным причинам – это были служебные командировки, деловые встречи, путешествия. Но я всегда ставил перед собой цель увидеть какие-то особенности преступности, особенности организации правоохранительной деятельности, побывать, где это было возможно, в тюрьмах. Меня никогда не привлекали, например, пляжи, ни разу в жизни на них не лежал, сфера моих интересов связана с профессиональной деятельностью.
Я, разумеется, записывал свои впечатления, делал пометки, потом стал их размещать в социальной сети, появился круг людей, которым это было интересно, которые их читали. А два человека оказали большое влияние на то, что я опубликовал часть этих заметок, – это писатель, учёный-криминолог Данил Аркадьевич Корецкий и супруга одного нашего профессора из Владивостока, профессиональный журналист. По их настоянию и родилась книга «Криминолог вокруг света».
– Как вы собирали впечатления, материал?
– Если это не были организованные посещения каких-то мест, как, к примеру, во время конгресса по преступности, когда нас, его участников, централизованно повезли в тюрьму, то я заранее договаривался о подобных посещениях, встречах. Скажем, перед поездкой в Колумбию я договорился о встрече с семьёй легендарного Пабло Эскобара.
– Каким образом?
– Написал письмо (обычно всё начинается с письма) в «Фейсбуке» брату Пабло – Роберто Эскобару. Он тогда, шесть лет назад, будучи уже немолодым и практически слепым человеком, водил экскурсии по местам «боевой славы» своего родственника. Показывал офис Медельинского наркокартеля, могилу брата, тюрьму, где находился Пабло Эскобар, место его гибели и так далее.
– Иными словами, любой желающий вот так может написать брату Эскобара письмо и встретиться с ним?
– Сегодня он, говорят, экскурсии уже не водит в силу преклонного возраста. Но теоретически, да, встретиться с ним можно.
– Роберто Эскобар был в деле брата?
– Да, он был финансовым директором наркокартеля, за что отсидел в тюрьме около десяти лет. Но не всегда всё складывалось так удачно, как встреча с Роберто Эскобара. Например, в Италии я хотел встретиться с кем-то из настоящей мафии, но не получилось. Но с борцами с мафией очень много общался.
Я счастлив общаться с Пино Арлакки. Вообще-то он Джузеппе, но все знают его как Пино. Так вот, в 80-е годы он был одним из трёх ключевых борцов с итальянской мафией (с него только недавно сняли охрану), и всё, что я знаю про итальянскую мафию, – от него. Пино лично пострадал от мафии, дом его отца, который был мэром небольшого городка в Калабрии, был взорван ндрангетой. Ндрангета – это калабрийская мафия, она менее известна, чем, например, сицилийская Коза Ностра или неаполитанская Каморра, но тоже была очень влиятельна.
Пино – автор огромного количества книг о мафии. Благодаря заслугам перед мировым сообществом он был приглашен на должность заместителя генерального секретаря ООН. Это очень интересная личность!
– Брат колумбийского нарокбарона – это ведь не единственный представитель организованной преступности, с которым вам удалось пообщаться лично?
– Нет, конечно. Я встречался со многими бывшими преступниками. В том числе, например, Екатеринбурга 90-х. Понятно, цель была научная. Подобные встречи – эмпирическая база криминологии, которая, по сути, единственная из юридических наук, имеет эмпирическую базу.
Если одна сила не может победить другую
– У преступности есть региональные особенности?
– Начнём с того, что преступность бывает разная, она близко связана с экономикой, с социальными процессами в обществе. Например, в Республике Тыва регистрируется одно из самых больших количеств убийств в мире в пересчете на население. Так, в 2019 г. коэффициент в этой республике был 36,5, тогда как в Свердловской области – 6,9, а в Татарстане – 2.7. Для сравнения в Бразилии этот коэффициент колеблется около 29-30, а в ЮАР — 32-33. В ооновском ежегодном мониторинге насильственных смертей крупные государства, в том числе Россия, представлены с разбивкой на регионе. Так вот, Тыва там, единственная из всех регионов России, ярко-красная. Воистину это регион — загадка для криминолога.
На Урале раньше – в 90-х и начале 2000-х – было много насильственных преступлений. Сейчас их стало меньше, зато возросло число преступлений экономических. Через нас идут большие потоки наркоторговли, потому что регион у нас транзитный.
Если брать другие страны, то, например, в Латинской Америке очень много насильственных преступлений – в этом отношении это регион-рекордсмен. Абсолютный же рекордсмен по убийствам в мире – Сальвадор. Минимум убийств — в Азии (говорят, это связано с ментальностью), благополучная ситуация в Европе.
– С чем связан печальный рекорд Латинской Америки?
– С бедностью и наркобизнесом. Подавляющее большинство людей там бедные. Колоссальные по количеству населения страны, которые в «передовиках» по расслоению на бедных и богатых. У нас тоже есть это расслоение, но нет такого мощного контраста. В конце концов, у нас полстраны под мостами не живёт. А в Латинской Америке полстраны живёт именно под мостами, в лачугах. Хотя в той же Бразилии, например, есть космическая, авиационная, нефтедобывающая промышленность. Кстати, по структуре экономики мы с этой страной похожи, бразильцы даже говорят: «Бразилия – это тропическая Россия».
– А итальянская мафия жива в том виде, который мы знаем по сериалу о комиссаре Каттани?
– Прообраз комиссара Каттани – судья Джованни Фальконе, известный борец с итальянской мафией. Он погиб вместе с женой в результате взрыва, устроенного сицилийской мафией. В его группу входил другой судья – Паоло Борселлино. А руководителем группы расследований у них в группе был как раз Пино Арлакки, о котором я говорил.
По итальянской мафии был нанесён мощный удар, и она уже не существует в том виде, в котором существовала в 80-х годах, когда во главе страны стоял мафиози.
Джулио Андреотти – премьер-министр Италии – был реальным лидером мафии, проходил посвящение. По его биографии снят фильм «Изумительный». По словам моих итальянских коллег, он был настоящий злодей. Другое дело, что его не смогли осудить за давностью, когда всё вскрылось (его сдали другие мафиози), он был уже очень преклонных лет.
Но итальянская мафия тем не менее существует, в меньшей степени она занимается криминалом, в большей – бизнесом. Итальянская мафия делится на фамилии, на семьи. Например, дон Карлеоне – это буквально главный в клане Карлеоне, это титул. Тот реальный дон Карлеоне, который нам известен, не носил это имя в паспорте.
Итальянская мафия процветала, когда в стране было сращивание мафии и власти, сейчас там такого нет. И это главная заслуга группы Джованни Фальконе – раскрытие связи государства и мафии.
– В каких странах эта связь существует по сей день?
– В той или иной степени контакты с мафией, с организованной преступностью характерны для очень многих государств. Другое дело, что где-то она носит латентную форму в виде проникновения во власть отдельных представителей мафии, а где-то выражена более ярко.
На элитарном уровне контакты с оргпреступностью у власти были всегда, в том числе и в Советском Союзе. Это неизбежно – если одна сила не может победить другую, они будут договариваться. С точки зрения криминологии это естественный процесс. Появление в СССР фигур «воров в законе» нередко связывается как раз с результатом таких договоренностей.
Почему носить татуировки в Японии опасно
– Итальянская мафия была вынуждена сменить формат. А японская якудза жива?
– Жива и здорова, всё у неё хорошо. В Японии не скрывают принадлежность к якудзе, у некоторых из них есть даже сайты с портретами боссов. И есть традиционный праздник, на который раз в год собираются все мафиози. С властями у них напряжённые отношения, власть с якудзой борется, но якудза существует несколько столетий – она уже часть культуры страны.
Принадлежность к якудзе символизирует татуировка, и если где-то появляется человек с татуировкой, его начинают бояться.
– А если это турист?
– Он тоже будет иметь проблемы. В меньшей, конечно, степени, потому что все понимают – это иностранец. Но в онсен – японскую баню – с татуировкой не пустят, либо, если она небольшая, предложат её заклеить.
Члены якудзы сегодня занимаются полулегальным или легальным бизнесом.
– Но ведь не везде мафия столь открыта?
– Конечно. Скажем, в Китае, где, казалось бы, государство контролирует всё, и сегодня существует мафия, тайные законспирированные преступные организации – триады. Говорят, что многие партийные люди состоят в триадах. Эти организации занимается в основном контрабандой, наркотиками, оружием. Собственно, это основные направления деятельности всех мафий.
– Сегодня почти вся мафия ушла в экономику?
– Так было всегда. Так или иначе мафия уходит в экономику. Даже если взять историю уральского организованного преступного мира, то многие братки из 90-х стали вполне обычными бизнесменами. Хотя справедливости ради надо сказать, что у руля уральской оргпреступности 90-х далеко не все были откровенными головорезами. Кое у кого уже тогда была стратегия входа в бизнес.
Вообще с точки зрения криминологии оргпреступность России 90-х появилась как способ смены формата экономического устройства – от социализма к капитализму. Появились инициативные люди, которым надо было где-то брать собственность. Кто-то пошёл честным путём приватизации, а кто-то – бандиты – просто хотел урвать побольше. Но руководство этих бандитов понимало, что эту собственность нужно защищать. Как? Только легализовавшись.
Оттуда и пошли участие в выборах, хождения во власть. Они понимали, что тем самым они отказываются от той парадигмы, в которой существовали до этого, и переходят в новую. Это естественный процесс.
Феня отмирает?
– В чём особенность русской мафии?
– Вообще, что такое мафия? Есть индивидуальная, а есть организованная преступность, в которой может быть разная степень организации. Скажем, мы сейчас с вами решим не заплатить в ресторане за обед – это в определённой степени тоже будет формой организованной преступности: группа лиц, совершившая преступление без предварительного сговора. А если мы сейчас с вами договоримся пойти в другой ресторан и провернуть то же самое, мы превратимся в другую форму – группа лиц, совершившая преступление по предварительному сговору.
А потом мы позовём ещё парочку коллег, чтобы было интереснее, при этом вы осуществите прикрытие в СМИ, я договорюсь с правоохранительными органами, кто-то достанет, к примеру, оружие… Это уже будет организованная группа. Когда же она разрастётся до такой степени, что будут департаменты, отделы, руководители, заместители – то есть серьезная структура, группа превратится в преступную организацию, которая может состоять из маленьких преступных групп.
Так вот мафия – это итальянское слово для обозначения преступного сообщества, состоящего из меньших организаций. Оно у нас прижилось благодаря сериалу «Спрут», а потом появилось понятие «русская мафия». Хотя относительно России правильнее говорить «организованная преступность». Она может быть разной – от банды из двух человек до очень большой организации. Но, в отличие от Италии, у нас нет Ндрангеты, Каморры, Коза Ностры. Исторически не сложилось.
У нас была система авторитетов криминального мира – воров в законе, которые между собой договаривались, делили рынки, сферы. Эта система сейчас рушится, поскольку, во-первых, она изжила себя, а во-вторых, появилась уголовная ответственность просто за объявление себя вором в законе. Так что классических воров в законе не осталось, пожалуй, последним ярким представителем был убитый дед Хасан.
Хотя общие черты у нашей организованной преступности и мафии, безусловно, есть. Даже, например, крёстный отец по-английски father in law – отец в законе. Или другой пример. У меня есть друг бразилец – доктор наук, директор большой тюрьмы в Сан-Пауло, который написал книгу «Тюремные татуировки в Бразилии». Я открыл её и поразился, там есть татуировки точно с таким же значением, как у нас. Как это возникло? Непонятно, особенно если учесть, что тюрьма как таковая возникла не более 450 лет назад.
– А, извините, на фене тоже преступники всего мира разговаривают?
– Феня у нас тоже отмирает. Но воровской жаргон есть. Например, в Нью-Йорке я не мог понять разговор афроамериканцев с криминальным прошлым. И американские коллеги, учёные, тоже не понимали.
Не гадить в своём доме
– Как сегодня организованная преступность сосуществует с рядовыми гражданами? Мы же помним, как в 90-е годы многие люди были волей или неволей втянуты в «совместное существование».
– Причём особенность 90-х годов – это как негативные, так и позитивные моменты в контактах с преступностью. Государство у нас было слабое, люди не были защищены от каких-то вещей и обращались за справедливостью, за защитой, которую сегодня получают в суде, к бандитам.
Скажем, кому-то не отдавали долг. Хорошо, говорили бандиты, за 10% мы вернём тебе этот долг. И возвращали, и люди оставались довольны. Для меня, кстати, было открытием, что члены отдельных преступных сообществ до сих пор выплачивают «пенсию» случайным жертвам своих разборок.
Если мы посмотрим сохранившиеся документальные кадры с похорон российских преступных авторитетов, то увидим сотни, тысячи людей, пришедших с ними проститься. Мне это напоминает ситуацию в Медельине: Пабло Эскобар там тоже был героем. Вообще, в своём доме мафиози часто герой.
– Почему?
– Многим помог, многим дал работу, кого-то спас, с кем-то по-доброму поговорил, что-то построил. Мафиози воюют вне своего дома, в своём доме они обычно не гадят. Эскобара в родном городе до сих пор называют Патрон, повсюду его портреты, его любят, им гордятся. Я спрашиваю: почему вы его любите, он же головорез? А мне показывают – вот эту больницу он построил, вот этот дом и так далее.
– Встречалась ли вам абсолютно благополучная в криминогенном плане страна?
– Абсолютно благополучная нет. Там, где есть люди, где есть неравенство, всегда будет преступность. Но приближенные к благополучности страны есть, это, например, Исландия, Норвегия… Вообще скандинавские страны считаются в плане преступности самыми благополучными. Как и азиатские, типа Сингапура. Исландия – очень маленькая страна, там все друг у друга на виду, в Сингапуре очень строгое законодательство и материально благополучная жизнь.
Что удивительно, один из самых низких уровней преступности в Иране. Кто-то это связывает со строгостью законов, но на самом деле связи нет. Уровень преступности ведь во многом связан и с ментальностью, а иранцы очень вежливые, они все конфликты стараются разрешить мирно. Это безопасная страна, там везде можно спокойно ходить и днём и ночью, не боясь на что-то нарваться.
В Китае тоже можно везде спокойно ходить, у триад нет цели нападать на туристов, у них более масштабные задачи.
– А самые опасные для туристов страны?
– Южная и Центральная Америка, Южно-Африканская Республика – там большой шанс нарваться. В том числе на разбой, который может перерасти в убийство. Там рекомендуется, если на вас напали, всё отдать и не спорить.
Тюрьмы отвратительны!
– Вам приходилось бывать с научным интересом в тюрьмах разных стран. Влияют ли условия содержания на эффективность решения поставленной задачи – наказание и перевоспитание?
– Влияют. Например, образцы хороших тюрем в Норвегии и других скандинавских странах. У них там особый, отличающийся от других стран подход. Они исходят из того, что в тюрьме должны быть хорошие условия, поскольку большинство преступников нормальной жизни не видели и надо им показать, как можно хорошо жить в человеческих условиях. Этот эксперимент начался в 70-х годах, и постепенно реформа тюрьмы прошла во всех скандинавских странах, включая Финляндию. И следствием этого, действительно, стало резкое снижение преступности. Но для чистоты эксперимента надо сказать, что одновременно повышался и общий уровень благосостояния этих стран.
– Где самые отвратительные тюрьмы?
– Они везде отвратительны! Даже скандинавские. Здесь ведь главное, что человек сидит в изоляции. Мне приходилось слышать, дескать, в таких условиях, как у Брейвика, я бы тоже посидел. Но случился локдаун, все сидели дома и изнывали. А теперь представьте, что срок гораздо продолжительнее и что вы тюрьме. Тюрьма, даже с самыми хорошими условиями, – плохая.
– Сегодня наша жизнь стремительно развивается в плане информационных технологий. Это каким-то образом скажется на преступности, она перейдёт в другие форматы?
– Она будет уходить в интернет. И сейчас уже уходит: наркоторговля вся в интернете, очередей в Цыганском посёлке, как в 90-е годы, нет – это архаизм. Появляются новые предметы посягательств, вроде биткоина. Наблюдается всплеск мошенничества, связанного с банковскими картами. Это всё развитие преступности, которая идёт вперёд вместе с технологиями. Согласно прогнозу, тренд ближайшего времени – снижение количества насильственных преступлений и рост экономических. Особенно связанных с компьютерными технологиями.
– Правоохранительные органы в этом отношении…
– Отстают. Нигде, ни в одной стране мира, правоохранительные органы не работают на опережение. В Китае, например, один безумный учёный генетически модифицировал человека. Решили его осудить. А статьи такой нет, не за что осуждать. Пришлось что-то за уши притягивать.
