«Если говорить о том, кому у нас нет памятника, так это тыловым медикам. И он должен быть именно в Свердловске», – говорит автор книги «Неизвестная Победа. Медицина Свердловской области в годы войны» Наталья Подкорытова.
– Наталья, мы с тобой знакомы много лет, но я никогда не спрашивала, как у тебя родилась идея создания книги и почему она называется именно так?
– Всё началось с того, что Фонд имени Н. С. Бабича решил сделать фильм о медицинских работниках в годы Великой Отечественной войны. Его снимали наши документалисты Ирина Снежинская и Георгий Негашев, а я писала сценарий – погрузилась в эту тему, собрала огромное количество материала. При этом я понимала, что, во-первых, всё в фильм не войдёт, а во-вторых, его увидит ограниченное количество людей, так и возникла идея написания книги. Никого долго убеждать не пришлось.
А что касается названия, то о вкладе медиков в Победу мало кто говорит. Да, идя по улицам, мы видим таблички на домах, обозначающие, что здесь был госпиталь, но… Совсем другое дело, когда ты знаешь, что, например, только в здании нынешнего НПО автоматики был развёрнут госпиталь на 1 600 коек. Представляешь масштаб? Тысячами исчислялось количество раненых, которых привозили ежедневно – область была крупнейшей госпитальной базой.
В первые месяцы войны, конечно, была неразбериха, не было системы формирования фронтовых госпиталей, логической схемы эвакуации раненых от поля боя до тыловой операционной. Но уже осенью 1941 года главным хирургом Красной армии Николем Бурденко была разработана военно-полевая доктрина, определявшая логистику эвакуации – куда и с какими ранениями везти людей. Свердловску и Перми доставались самые тяжёлые.
– Свердловск принял первых раненых 12 июля 1941 года. Как удалось так быстро создать мощную госпитальную базу?
– Что бы там ни говорили, страна к войне готовилась. В Свердловске в 30-х годах все школы строились по проектам, предполагавшим их быстрое переустройство под эвакгоспитали. Например, 37-ю школу за два-три дня превратили в госпиталь №1716. Так же быстро переоборудовали один из корпусов Горного института, школу №9. Перепрофилирование гражданских учреждений шло и в городах области.
– Что говорит о чёткой организации.
– Конечно. На военный лад перестраивались все – от студентов до профессуры. Очень сильное было движение сандружин при Красном кресте, они мобилизовали доноров, выполняли санитарные функции. Для меня, например, было потрясением, что использованные бинты приходилось стирать (это часто поручалось детям). Вообще чем больше я погружалась в тему, тем яснее понимала, как мало мы обо всём этом знаем.
Система организации госпиталей, система их специализации – это ведь только один слой. В Свердловске была, например, сильнейшая профессура: Лев Ратнер, Борис Кушелевский, Давид Шефнер, Виктор Чаклин, Аркадий Лидский и так далее. Они все стояли у операционных столов и проводили уникальные операции! При этом не переставали заниматься наукой. Тот же Лидский в 1941 году в госпитале, развернувшемся в школе №9, сделал первую операцию на открытом сердце, удалив осколок. Госпиталь в здании НПО автоматики специализировался на челюстно-лицевых ранениях, там делали пластику. Кроме того, профессора обучали медиков.
– Тех, что пришли из других специальностей?
– Да, очень много врачей ушли на фронт, остались гинекологи и педиатры. И этих по сути девочек – выпускниц педиатрического факультета – обучали на ходу работе с тяжелейшими ранениями.
В Ирбите, например, был большой госпиталь, который возглавлял Дмитрий Иванович Мальгин. Так вот, на весь госпиталь было три хирурга с довоенным стажем: сам Мальгин, его жена (гинеколог) и ещё один доктор с двух-трёхлетним стажем. И три медсестры с хирургическим стажем. Каким образом они оперировали при керосиновых лампах, при печном отоплении и необходимости носить воду – уму непостижимо.
– В нашей области создавались ведь и лекарства?
– Мой любимый вопрос: «Знаете ли вы, кто такой Постовский, в честь которого названа улица в нашем городе?» Этот человек в отсутствии пенициллина (он появился только в 1944 году) изобрёл сульфидины, которые спасали при лёгочных, сердечно-сосудистых и кишечных осложнениях. Причём они отличались малой токсичностью, то есть их можно было применять без предварительных анализов, что важно в условиях военно-полевой медицины. Лекарства на их основе производились на единственном фармзаводе – Свердловском.
Но в начале войны с лекарствами было плохо, не хватало элементарного: йода, эфира… Были проблемы с перевязочным материалом, поскольку всё, что было, отправляли на фронт. Проблемы решались всеми возможными путями. Скажем, у нас в области собирали мох сфагнум, который обладал ярко выраженным бактерицидным свойством, его накладывали на раны. Собирали хвою, шишки, из которых делали отвары против цинги, использовали лекарственные травы.
При этом эффективность лечения в госпиталях нашего региона была очень высокой, смертность же, наоборот, низкой. Для примера, в госпитале №1716 за 27 месяцев работы умерли 13 человек – 0,4% от общего количества поступивших.
– Врачи того времени лечили по протоколам?
– А знаешь, что многие протоколы здесь и создавались? Наверное, самый главный из них – лечение огнестрельных ран. Опыта в этом у медиков не было, да, война с финнами чуть-чуть продвинула их в этом вопросе, но масштабы были не те, да и ранения, кстати, несколько другие. Скажем, не было разрывных ран, не было сочетанных травм. Так вот, наши специалисты – Борис Крушелевский, Фёдор Богданов и Аркадий Лидский с коллегами – разработали протокол лечения огнестрельных ран. Этот протокол так и назывался – «свердловский метод», и он был принят для лечения во всех госпиталях страны.
– В медицине военного времени солировали мужчины?
– Мужчины, безусловно, внесли выдающийся вклад в развитие медицины военного времени, но всё же у неё было женское лицо. Врачи, начальники госпиталей, медсёстры, санитарки, сотрудники фармпроизводства – в основном это были женщины. Работали на износ, при этом у многих были семьи. Более того, они ещё и донорами были! На станции переливания крови доноров принимали одновременно на двадцати столах, представляешь? В книге есть история медсестры, которая за два-три года сдала более 20 литров крови. Вот как они всё это выдерживали? Как юные девочки таскали деревянные носилки с ранеными на этажи госпиталей изо дня в день? Великие люди.
– Твоя мечта – чтобы в городе появился им памятник. Но ведь у Госпиталя для ветеранов войн есть памятник военным медикам?
– Вот именно, военным. Там стоит фронтовая медсестра… Хороший памятник, но здесь-то была совсем другая история. То, что вынесли на своих плечах медики – от больших госпиталей до крохотных сельских больниц, – уму непостижимо. Всё держалось на неистощимом энтузиазме, на одержимости этих людей, для которых не было слова «нет» ни в жизни, ни в практике. И если говорить о том, кому у нас нет памятника, так это тыловым медикам. И он должен быть именно в Свердловске, который Евгений Евтушенко назвал «Сталинградом нашего тыла».
