«Надо было остаться». О чем жалеют ветераны Афганистана 30 лет спустя

Со дня вывода cоветских войск из Афганистана прошло 30 лет, но память о той войне до сих пор не даёт покоя её участникам. Мы побеседовали с председателем совета музея памяти воинов-интернационалистов «Шурави» Владиславом Середой.

Хотели помочь

Алексей Смирнов, «АиФ-Урал»: Владислав Антонович, вы прибыли в Афганистан в 1984 году. Чем он вам запомнился?

Владислав Середа: Мне было уже 39 лет, но, признаюсь, я мало знал об этой стране. Природные условия достаточно контрастные. С одной стороны – горы, с другой – пустыни, то неимоверная жара, то жуткий холод. Мы были в большинстве своём атеистами, а местное население – очень религиозно, мулла был для них кем-то вроде Господа Бога. Нам это было непонятно. Они, в свою очередь, не понимали нас. Моджахеды были настроены крайне враждебно. Но, главное, я не представлял, что это будут полномасштабные боевые действия, не был к этому готов. Хотя перед отправкой в Афганистан со мной провели собеседование в штабе сухопутных войск…

- Что вас поразило больше всего?

- Первый случай, который меня потряс до глубины души, был связан со смертью. Начальник батальона только-только прибыл из отпуска и ещё не отвык от мирной жизни. Мы выехали на сопровождение колонны. И только он открыл люк БМП, как тут же получил в шею пулю из «Бура» (это мощная английская винтовка XIX века). Точно в кадык. Меня удивило, насколько метким был выстрел, насколько хорошо готовили моджахедов в Пакистане и Иране. Хотя советниками у них были американцы. Кроме того, Афганистан стал для США полигоном для испытания мин. Я увидел тогда много нового. Например, пластиковые мины абсолютно не обнаруживались миноискателем, их могли найти только хороший сапёр при помощи щупа или собака. В Афгане я познакомился с минами нажимного действия, раньше я, кадровый военный, о них ничего не знал. В новинку был и характер ведения боевых действий, когда с гор бьют первую и последнюю машины в колонне, а потом спокойно, не торопясь, расстреливают остальные. Чтобы хоть как-то обезопасить себя, мы стали на 100–200 метров в округе вырубать «зелёнку», чтобы по нам не врезали из гранатомёта. Хочу также подчеркнуть, что воевали мы грамотно, иначе потери были бы в разы больше.

- Советские войска не только воевали, но и строили?

- Да, изначальной задачей была вовсе не война, мы искренне хотели помочь: стабилизировать обстановку, ввести паспортный режим, поднять экономику, оказывали гуманитарную помощь. Лично мне обидно, как всё закончилось в 1989 году. Сегодня я категорически против, чтобы так бездумно выводили войска. Страна была не готова, чтобы за девять месяцев принять такой огромный контингент войск. Такие передислокации всегда требуют определённой подготовки. Война длилась более девяти лет, ради чего? Ведь были неоднократные обращения Наджибуллы, чтобы оставить в Афганистане 12–15 тысяч солдат и офицеров. Чтобы обеспечить безопасность хотя бы в Кабуле. Но мы вывели всех. В каком-то смысле это было предательством тех, кто нам доверял…

В ответе за каждого

- Вам знакомо такое явление, как «афганский синдром»?

- Лично я его не особо испытал, но его остро ощутили молодые ребята. Люди возвращались с войны, а им говорили в лицо: мы вас туда не посылали. Афганцев боялись брать на работу – даже в Вооружённые силы! И когда в 1985 году я стал работать на военной кафедре в пединституте, то через учёный совет договорился, чтобы афганцев принимали в вуз без экзаменов, по собеседованию. Ведь понятно, что после войны людям сдать экзамены гораздо сложнее, чем вчерашним школьникам. Тогдашний ректор Борис Сутырин меня поддержал.

- В той войне было что-то хорошее?

- На войне была какая-то искренность, понимание того, что тебя прикроют, а если ранят – обязательно прибудет «вертушка», что тебя не бросят в беде. Представьте себе: если погибал солдат – его кровать не занималась. Мы боролись за каждого, и за каждого были в ответе. Считалось большим позором, если тебя не брали на операцию.

- За 30 лет было снято много фильмов о той войне. С вашей точки зрения они объективно отражают ситуацию?

- Как правило, в фильмах много художественного вымысла, а то и откровенной чернухи. Например, в картине «Ненастье» по роману Алексея Иванова афганцев превратили в каких-то бандитов. Фильм «Девятая рота» создавался на основе реальных событий, но и там много излишнего пафоса, урапатриотизма. Наиболее точно, на мой взгляд, отражает ситуацию «Груз-300» с уральцем Евгением Бунтовым.

Афганцы были порядочнее, бандиты их боялись, потому что всегда можно было получить отпор

Конкуренты «Уралмашу»

- Тем не менее в 90-е афганцы создали серьёзную конкуренцию преступным группировкам, в том числе ОПС «Уралмаш»…

- 90-е годы не самое простое время в истории нашей страны. Многих афганцев, что называется, допекла жизнь. Нам говорили: вы честно выполнили свой долг, страна вас ждёт, вас встретят как героев. Но всё оказалось гораздо сложнее. Условия жизни в России у некоторых военнослужащих были хуже, чем в Афганистане. У многих возникли проблемы с трудоустройством. Поэтому люди начали объединяться, создавать клубы, свои экономические структуры. И туда всячески пытался пролезть криминал, чтобы легализовать себя через афганцев. Были «стрелки», «разборки» и прочее. Но всё же афганцы были порядочнее, бандиты их боялись, потому что всегда можно было получить отпор. И не только бандиты. Помните «взрыв» на улице Таганской? Власти обещали дать афганцам, стоящим в очереди на жильё, квартиры в двух строящихся домах, но у ветеранов появилась информация, что они выставлены на продажу. Тогда они обнесли дома колючей проволокой, организовали блокпосты и полтора месяца держали оборону. И чиновники испугались…

- Отношение в обществе к афганцам и участникам чеченских кампаний долгое время было различным. Сегодня они сравнялись в статусе защитников Отечества?

- Думаю, да, хотя это были абсолютно разные войны. «Чеченский синдром» намного сильнее «афганского», потому что боевые действия шли на территории России, по сути, против своих. Да и воевали мы не просто с чеченцами, а с ваххабитами. Кроме того, Иосиф Виссарионович в своё время выселил чеченцев с обжитых территорий, и эта обида у них сохранилась, даже на подсознательном уровне.

- Россия продолжает вести войны за её пределами. В чём сегодня состоит наш национальный интерес?

- Ну, прежде всего это борьба с терроризмом. Нельзя допустить, чтобы эта зараза распространялась на нашу территорию. От стабилизации в Сирии зависит ситуация у нас. Когда в 1991 году мы создавали музей, мы думали, что это будет последний военный музей в России. Но войны продолжаются…

- Ваш музей называется «Шурави». Что это означает?

- «Шурави» в переводе с персидского – «советский», так жители Афганистана называли всех наших солдат и офицеров. До 1985 года афганская тема была закрытой, в газетах писали: «Советские войска на территории Афганистана проводят мирные учения». Но информация всё же просачивалась. Мы решили показать Афганистан глазами солдата и создали не просто музей боевой славы, а музей-размышление. Хотели, чтобы каждый человек понял, что у него в жизни лишь два пути: либо, как в Библии, «за други своя», либо сделать так, чтобы войны не было. Уверен, что ребята, посетив «Шурави», выходят из музея немного другими.

Сегодня много говорится о патриотизме, но, мне кажется, молодёжь не всегда понимает, что это такое. Да, патриотизм – это любовь к Родине, но прежде всего это ответственность за неё, желание и способность сделать для неё что-то хорошее, принести пользу. И, конечно, необходимо знать её историю. Но если в школе изучению всей Великой Отечественной уделяется лишь восемь часов, понятно, что за это время ничего важного ребёнок усвоить просто не успевает. Неудивительно, что некоторые молодые люди всерьёз думают, что в войне победили американцы.