Даже на передовой она продолжает писать стихи. Потому что там, где боль, смерть и преодоление, слово имеет особую силу. Подробнее читайте на «Аиф-Урал».
«Чувство юмора, пусть мрачное и чёрное, входит в мою базовую комплектацию. Но у меня нет юмористических стишков», - говорит поэт, военный корреспондент, организатор гуманитарных конвоев на Донбасс Анна Долгарева, которая побывала в Екатеринбурге и провела серию творческих встреч.
Сказать что-то новое
Рада Боженко, «АиФ-Урал»: - Анна, вы всегда на передовой. Я имею в виду не только СВО. Во время пандемии вы, например, пришли волонтёром в больницу. Зачем? Можно же просто жить. Писать стихи.
Анна Долгарева: - Я человек действия. Когда вижу какую-то тяжёлую, трагическую ситуацию, мне проще с ней справляться, если я действую, противостою тому мрачному, плохому, что происходит. И в пандемию коронавируса я чувствовала себя морально намного легче, когда волонтёрила в клинике. В бездействии мне тяжело существовать, поэтому я пытаюсь хоть что-то сделать в любой плохой ситуации. Даже в ситуации со смертью. Хотя, конечно, в данном случае сложно.
А если говорить о СВО… Гибель мирных жителей, гибель моих друзей – это ситуация, которую я могу пережить, только активно с ней борясь. И я борюсь. Получается, что в настоящее время я действую по трём направлениям. Первое – военкорское, второе – поэтическое, в том числе и выступления в разных городах. Третье – гуманитарное, мы собираем технику, «медицину» и отправляем для военных на Донбасс. Я хочу, чтобы всё это побыстрее закончилось. А этого мы можем достичь, только мобилизовавшись для поддержки тех, кто на линии соприкосновения.
У меня есть друзья, которые делают что-то одно из этого, и даже они устают. А я… я на пределе перегруза, но у меня вот такой способ справляться.
- Из этих трёх ипостасей что для вас наиболее значимо? Или они для вас равноценны?
- Трудно сказать… Изначально я поехала на Донбасс как журналист – это самая давняя моя ипостась. Более того, я долго старалась не сводить свою поэзию только к военным действиям. Поэтическое высказывание должно быть оригинальным как по форме, так и по содержанию. Ты должен сказать что-то новое. Очень сложно сказать что-то новое о военных действиях. О них, казалось бы, всё сказали. Но нужно стремиться.
Так вот, почему я об этом всё-таки пишу? Потому что я в этом нахожусь. Слишком глубоко нахожусь и уже не знаю, как себя оттуда достать.
«Как же это круто!»
- Вы читаете свои стихи на позициях. До поэзии ли нашим военным?
- Да, им это надо. Я недавно проехала по всем позициям отряда «БАРС-13» - читала стихи, раздавала иконки, молитвословы… И знаете, ребята меня очень благодарили. Их очень поддерживало, что приехал человек из мирной жизни. Они просили мои книжки, автографы. Им это действительно важно. Хотя, казалось бы, где я – столичная поэтесса со своими сложными стихами (они у меня и технически, и ритмически сложные, и нарратив всегда тоже непростой), а где ребята в окопах. Но нет, им это надо. Помню, ко мне подошёл доброволец: «Слушай, я всю ночь читал твою книжку. Как же это круто!»
- Какие стихи вы читаете тем, кто в окопах?
- Военные, конечно.
- Почему «конечно»?
- Как-то мой друг Александр Пелевин (писатель, поэт, журналист. - Ред.) тоже приезжал со мной и читал стихи бойцам «Призрака». Он читал юмористические стихи, которых у него много. Бойцам понравилось. Чувство юмора, пусть мрачное и чёрное, входит в мою базовую комплектацию, но проблема в том, что у меня нет юмористических стишков.
- А про любовь?Когда вижу какую-то тяжёлую, трагическую ситуацию, мне проще с ней справляться, если я действую, противостою тому мрачному, плохому, что происходит.
- Господи, зачем им мои сложные стихи про любовь, про детство моё, про травмы мои?! Это всё для мирной жизни. А там реальность меняется. И им интересно послушать про свою реальность. А всё вот это – любовь, детство, травмы – это так от них сейчас далеко. Честно сказать, и от меня далеко. Меня спрашивают иногда: «Тяжело общаться с военными?» А мне с мирными сейчас тяжелее общаться.
- Нет опасения, что это ощущение останется с вами навсегда?
- Нет, со мной такое уже случалось. Но я смогла потом интегрироваться обратно в мирную жизнь, и она даже доставляла мне удовольствие. Но наступило 24.02, и я снова пошла «в ружьё».
Говорить с людьми
- Что для вас значит понятие «культурная мобилизация», о необходимости которой сегодня всё чаще идёт речь?
- Для меня это значит, что нужно ездить с концертами, нужно говорить с людьми, нужно художественное высказывание… Хотя, знаете, я бы с большим удовольствием писала про котиков, про любовь. Но для меня вот это «говорить с людьми – служение. Да, недосып, да, я не регулярно ем, да, я устаю. Но это нужно делать. В сложные для страны моменты культурные деятели должны говорить с людьми.
- Сегодня сформировался своего рода пул деятелей культуры которые говорят с людьми языком музыки, поэзии в зоне СВО. Вы, упомянутый Александр Пелевин, Пётр Лундстрем, Валентина Лисица… Когда всё происходящее закончится, этот «пул» найдёт своё место в обычной жизни?
- Хороший вопрос… Я, например, не очень себя в ней представляю. Я за эти девять месяцев много друзей успела похоронить. Тяжело об этом говорить, потому что сейчас я своë будущее не вижу.
Но, если рассуждать логически, что Пелевин, что Лундстрем, что Лисица были и до спецоперации, выступали в разных городах, собирали залы, и, уверена, они не пропадут в темноте безвестности и после спецоперации.
