О душе и политике. Почему храм в сквере «взорвал» Екатеринбург?

Леонид Фишман, доктор политических наук, профессор РАН: Давно замечено, что по скучным политическим или экономическим мотивам в Екатеринбурге люди протестуют не слишком охотно. Казалось бы, одна только прошлогодняя пенсионная реформа должна была вывести на улицы десятки тысяч человек, а если не она, то – недавнее повышение цен на проезд в метро, которое уж точно касается большинства граждан. Но нет: против пенсии протестовали сотни, количество же протестующих против повышения цен билетов метро ненамного превысило новую его цену в рублях.

Поэтому тем более удивительна протестная активность, развернувшаяся по вопросу «храм или сквер?» и еще более замечательно, что на несколько дней она приковала внимание едва ли не всей страны, включая ее высшее руководство. С другое стороны, за минувшие три десятка лет в Екатеринбурге успели построить или восстановить много храмов, но по большей части это не вызвало недовольства или, по крайней мере, оно не было настолько массовым.

Почему же теперь за свое шкурное протестовать не идут, а за нечто, скажем честно, второстепенное и символическое - пришли? На этот вопрос отвечают по-разному. Говорят, что неадекватная реакция части горожан по такому поводу суть свидетельство их политической незрелости и, добавляют иные – подверженности манипуляции со стороны известно каких сил. Ведь недаром среди прочих протестовавших нашлись любители майданных поскакушек! Другие, как друг и коллега автора этих строк, философ Андрей Коряковцев замечают, что для горожан действительно важен этот клочок земли, поскольку «городское пространство большинство екатеринбуржцев воспринимает одинаково: как общую, объединяющую ценность. Городское пространство для них - то же самое, что для римского плебса - ager publicus, общая, неотчуждаемая земля, а для китайца – Ибань».

Как бы ни отвечать на вопрос о причине протестов, ясно только одно: ею не стала какая-то «идеология». Среди выступавших за сквер и против строительства храма были и те, кого называют либералами, и именуемые навальнистами, и левые активисты разного толка, и записные антиклерикалы, и коммунисты, и люди, позиционирующиеся себя как приверженцы действующего Президента Российской Федерации…словом, там были представители всех видов живности, населяющей екатеринбургский политический ковчег.

Разоблачители тайных мотивов протеста совершенно справедливо отмечали, что главной его причиной стала попытка воздвигнуть именно православный храм. Протест против этого храма есть не просто протест против застройки сквера, но нечто большее. И это верно, как верно и то, что нежелание изрядной части горожан видеть вместо сквера еще одну православную церковь возникло не исключительно из-за происков тайных врагов России и РПЦ.

Храм это всегда символ, и протест против него – это знак неприятия того, символом чего он стал для изрядной части граждан. А православный храм в центре города является сегодня символом организации, чьи претензии на высокую культурную и идеологическую роль в современном российском обществе и государстве, как бы это выразиться помягче, представляются несколько завышенными. И завышены они не в последнюю очередь из-за того, что учение церкви часто не соответствует ее делам, что у церкви сложился имидж религиозной организации, которая материально процветает в то время, когда, например, медицина, образование и наука приходят в упадок.

Разумеется, у граждан России есть много вполне материальных оснований для проявления недовольства. Но давно не является секретом, что недовольство, имеющее глубокие политические и экономические корни в реалиях сегодняшнего дня, вначале выражается по не связанным непосредственно с ними причинам. Тридцать лет назад Перестройка начиналась с журнальных и газетных споров о событиях времен революции и Большого террора. Немалую роль в пробуждении политического самосознания сыграли выступления в защиту окружающей среды, или, скажем, против застройки кладбищ, или против привилегий партноменклатуры. Если же обратиться к гораздо более ранним временам, то в своей истории мы обнаружим Раскол, время острого религиозного и социального кризиса, а в Европейской – Реформацию, эпоху ранних буржуазных революций, когда споры о спасении души проложили дорогу политическим и экономическим требованиям.

Мы, конечно, живем не в эпоху Реформации или даже Перестройки. Но показательно, что и теперь рост политического самосознания начинается с оскорбленных чувств, с неприятия гражданами претензий общественных организаций, которые учат одному, а делают другое.

Подписывайтесь на наш Telegram-канал – самое интересное и оперативное именно там. И без рекламы!