Заводская линия фронта. Сын точит снаряды, а отец ими уничтожает врага

Писатель-до­ку­мен­та­лист Лидия Зимовская, изучая историю Верх-Нейвинского завода, беседовала с его старейшими работниками. По её словам, особый след в душе оставили рассказы тружеников тыла, которых военная судьба привела в цеха совсем юными и которые остались верны заводу на всю жизнь. Часть собранного материала Лидия Фёдоровна прислала в адрес нашего проекта «Уральский полк. Нет на свете семьи такой…»

«Верх-Нейвинский чугуноплавильный и железоделательный завод – один из старейших заводов Урала. Он стоял на пороге своего 180-летия, когда началась Великая Отечественная война, открывшая новую страницу его биографии.

Народный комиссариат цветной металлургии издал приказ №9 о создании Верх-Нейвинского завода «Б» (вторичных цветных металлов). Количество рабочих на заводе надо было увеличить в три раза. Пришедшие в цеха женщины и старики не могли закрыть кадровый дефицит. Один за другим пополняли коллектив завода подростки 13–15 лет. 

Продолжая дело отца

Воспоминания Михаила Александровича Кузнецова, начальника электроцеха:

«Мама и мы, четверо детей, из посёлка Ис приехали в Верх-Нейвинский 26 июня 1941 года. Отец Александр Иванович незадолго до этого дня был назначен главным инженером завода. Вскоре отец получил повестку на фронт. Я решил идти на завод, где уже работала мама. Хотя мне ещё не исполнилось 15 лет, взяли учеником токаря. Из Свердловска отца вернули, сказав, что на заводе нужны квалифицированные кадры. На моё решение он отреагировал по-мужски: «Если уж устроился на завод, работай». Только по третьей повестке, 29 сентября 1941-го, отец ушёл на фронт. «Я лейтенант запаса, и моё место на передовой», – сказал он, когда его снова пытались оставить в тылу.

Работа была трудная, донимал голод, но я не мог подвести родителей и не отходил от станка по 12 часов. Писал отцу на фронт, что мне доверили обтачивать корпуса для снарядов. Отец в ответном письме дал наказ: «Перевыполняй на своем станке норму, и получится неплохое сочетание − сын точит снаряды, а отец ими уничтожает ненавистных фрицев».

Из-за обострившейся болезни, связанной с частичной потерей слуха, врачи рекомендовали мне перейти на работу в менее шумный цех. Так в электроцехе снова пришлось начинать учеником.

…Шёл четвёртый год войны. Отец в одном из писем сообщил, что совсем скоро выдворят врага за пределы государственной границы: «Вот забью столб на границе и вернусь домой. Ждите». Это было последнее письмо. Капитан А. И. Кузнецов геройски погиб 26 июля 1944 года в Латвии. Боль от потери отца, которого я видел последний раз осенью 1941 года, не проходила никогда».

Штучная профессия

Воспоминания Александра Андреевича Горбунова, модельщика чугуно-сталелитейного цеха:

«Началась война, я решил идти на завод, хотя в марте 1941 года мне исполнилось только 14 лет. На заводе работали мама и старшая сестра, а дома оставались ещё два младших брата и сестра. В январе 1942 года умер отец.

Меня и ещё нескольких ребят взяли учениками модельщика в чугуно-сталелитейный цех. Но параллельно с освоением профессии приходилось работать там, где не хватало людей. Для дробилок в чугуно-сталелитейном цехе отливали чугунные шары на карусельной машине. Потом эти же шары загружали в вагоны. Примитивная механизация – деревянные желоба, по которым скатывали шары, – мало облегчала работу: всё равно каждый шар надо было поднимать вручную. Восьмичасовая смена была только у малолеток, а с 15 лет работали по 12 часов, как все взрослые в военное время. Бывало, отработаем в цехе с семи утра до семи вечера, а тут срочно надо вагоны с углем разгружать. Мы, ребята, всю ночь кидаем уголь лопатами, утром идём домой черные, как черти.

Профессия модельщика не каждому давалась. Нужно умение представить будущую деталь во всех нюансах. Прежде чем деталь отольют в металле, модельщик изготавливает её из дерева. А детали бывают сложной конфигурации, пустотелые. Ошибиться в размерах никак нельзя, иначе работа всех остальных людей уйдет в брак.

Мне, как модельщику, обязательно нужен был карандаш, чтобы чертить на дереве будущую деталь. Небольшой огрызок карандаша стоил на рынке 10 рублей, приходилось покупать на свои деньги. А чаще всего выкручивались как могли. В металлоломе, который приходил на завод, найдёшь свинцовый пруточек, заточишь как карандаш, он слабую рисочку даёт. А то ещё такие карандаши делали: в палочке выточишь желобок, в него вставишь кусочки нарезанного угля с клеем, второй такой же палочкой закроешь. Засохнет, вот и карандаш. Толстый, правда, но никуда не денешься, карандаш – рабочий инструмент модельщика.

Труднее всего было пережить голод. В хлеб всякую всячину добавляли. Булка весом 1 килограмм была в два раза меньше, чем нынешняя 600-граммовая. Купишь такой хлеб, корку съешь, а мякиш такой сырой, что есть невозможно, ждешь, когда подсохнет. Был этот хлеб горький, полынью отдавал. Его вкус до сих пор помню. Но даже такого хлеба не хватало.

Нас, местных жителей, выручал огород, где мы сажали картошку и овощи, хотя и их было недостаточно. А вот эвакуированным вовсе было плохо. Как-то утром инженер из эвакуированных шёл на работу и упал возле проходной. Больница рядом. Из больницы пришли, его на носилки положили. А он говорит: «Вы меня не в больницу, а лучше до столовой несите. Я поем и на работу пойду».

В 1944 году объём машиностроительных заказов увеличился, и модельщики были в большом дефиците. В конце войны моим ровесникам прислали повестки из военкомата. Но меня в отделе кадров не отпустили, сказали, что заменить некем».

Платье из занавески

Воспоминания Лидии Сергеевны Гайдуновой, чертёжницы:

«В 1941 году я окончила 7 классов, моими любимыми предметами были математика и черчение. Брат учился в техникуме, я ему помогала для контрольной работы копировать чертежи. Вместо учёбы в 8-м классе школы пришлось искать работу. Пришла на завод «Б», попросила проверить меня.

Скопированный чертёж начальнику конструкторского отдела понравился, но мест в отделе не было. Я уже готова была пойти в электроцех ученицей, как пришло распоряжение взять ученика чертёжника. 15 ноября 1942 года я вышла на работу.

Работников управления каждую неделю посылали в цеха, на сортировку лома, погрузку-выгрузку. Из цеха №2 выво­зили чушки алюминия, норма на одного человека – 3 тонны. Вставали на вагонетку вчетвером, значит, должны вывезти 12 тонн. Чаще всего управлялись трое девчат. С весны до осени управленческих отправляли на сельхозработы, так в 15 лет я взялась за косу. Работала и в подсобном хозяйстве, где выращивали овощи, горох, овёс для заводской столовой. Как-то за работу в подсобном мне выдали овёс. Мы его сушили, толкли, мама пекла оладьи – овёс с картошкой.

Осень 1943 года была дождливая. Картошку с огорода надо было просушить, развалили её в сарае. Я приехала с сельхозработ, вся грязная. Истопили баню. Помылись, а потом я всё выстирала. У меня было любимое платье, мама его сшила из занавески. Утром встали – ни картошки, ни белья. Платье было жалко больше всего.

Работы у чертёжников было много. Всё время поступали задания по изготовлению оборудования, сроки для подготовки чертежей были ограниченные. Мы с подружкой брали дополнительную работу: копировали чертежи ночами. С дополнительных заработков скопила денег, на рынке в Свердловске купила туфли на высоком каблуке. Молодость брала своё: ходили в клуб, пели, танцевали. А туфли берегла, из дома до клуба ходила босиком. В конструкторском отделе я работала всю жизнь».

Истинная цена платины. Дети войны работали в выходные и каникулы Подробнее