«Стандартная ситуация в некоммерческом секторе – перерыв в финансировании. И крутись, как хочешь. Будем крутиться», – говорит основатель и руководитель АНО «Открытый город» Анна Клещёва. На днях стало известно, что уникальная студия движения и арт-практик «Открытый город» не смогла получить грантовую поддержку, тем самым оказавшись на грани закрытия.
Идти больше некуда
Рада Боженко, «АиФ-Урал»: Анна, сколько человек сегодня занимается в студии, судьба которой под вопросом?
Анна Клещёва: Когда мы начинали эту историю, нас было восемь человек плюс хореограф. Сегодня 120 человек, и каждую неделю три-четыре новых приходит. Понятно, что не все остаются с нами. По разным причинам, бывает, например, занимался ребёнок, занимался, пошёл такой прогресс, что он может уже в какой-то другой, более крутой проект перейти. Но надо понимать, что речь идёт о детях и молодых людях с самыми разными особенностями, как физическими, так и ментальными, и в студии происходит их социально-культурная реабилитация через движение и творчество.
– Кстати, о прогрессе. В социальной сети вы написали, что создаёте изменяющую среду, что у вас поют неговорящие и танцуют те, кого врачи в детстве ласково называли «овощами» и «брёвнышками». В этом нет преувеличения?
Справедливости ради надо сказать, что в государственной системе для них есть маленький «кусочек», скажем, в школе «Арт-созвездие» уже лет 20 работает специальное отделение для ребят с инвалидностью. Но! Дети там занимаются до 14 лет, а потом… в никуда. У нас, кстати, несколько человек, прошедших эту школу, занимается – звёзды, на сцене выступают. К тому же «Арт-созвездие» находится в Юго-Западном микрорайоне, поэтому большинство детей там именно из этой части города. Понимаете, с нашими детьми не наездишься, они плохо переносят транспорт – это одна из особенностей аутизма. Ситуация, когда родитель просто сажает ребёнка в машину и везёт туда, куда хочет, – это не наша история. Поэтому мы крайне чувствительны к перемене мест, поэтому для нас так важно, чтобы было единое пространство. Нельзя, чтобы музыкой они занимались в одном районе города, танцами в другом, а физкультурой в третьем, так не получается, к сожалению. Поэтому мы сознательно заводили единую студию движения и арт-практик, понимая, что нам будет трудно финансово.
За три полноценных года работы студии на неё был один президентский грант. Мы его отработали, грант закончился, студия не прекратила своё существование, но сейчас как раз тот момент, когда мы могли бы масштабировать эту историю. У меня был написан грант на работу с муниципалитетами, для того чтобы мы могли их консультировать, оказывать организационную помощь. Тогда в области появлялись бы проекты, аналогичные нашему, доказавшему свою эффективность. Пока же в области ничего подобного нет, дети с аутизмом вынужденно живут в ограниченном (часто пределами квартиры) пространстве. Благодаря ожидаемому гранту мы могли бы, наконец, оформить наработанные за это время методики. У нас ведётся огромная методическая работа, но пока «в поле».
Кроме того, в этот грант я, честно скажу, заложила немного аренды – при всём том, что у нас отличный собственник, арендная плата для нас весьма чувствительна.
Шикарный эффект
– Методики тоже разрабатывались «в поле»?
– Конечно, причём непаханом. Методом проб и ошибок. И что мы имеем сегодня? Театр танца – 52 человека, с инвалидностью и без (они работают на поддержке) – это большая история с концертной программой, выступлениями на всевозможных фестивалях. Понимаете, для наших ребят очень важна конечная цель – выступать на сцене, в данном случае это им помогает двигаться вперёд.
У нас есть хор, вокальный ансамбль, оркестр шумовых инструментов, там могут себя выразить самые тяжёлые ребята. У нашего концертмейстера большая программа индивидуальных занятий, она занимается с ребятами каждый день, с утра до вечера. Дело в том, что дети с аутизмом часто очень талантливы в музыке, и она даёт совершенно шикарный реабилитационный эффект – они через музыку социализируются. У ребят с аутизмом тотально нарушена коммуникация, они не могут вступить с вами в обычный диалог, а через музыку или танец они могут обрести язык общения. Наш педагог выводит их на профессиональный уровень, в прошлом году два наших ребёнка поступали, на секундочку, в музыкальное училище имени Чайковского.
Кроме того, у нас в студии идёт программа физической подготовки. Для малышей – адаптивная физкультура с элементами самбо, для ребят постарше – йога в гамаках, фитнес, лечебные гимнастики.
И вот это всё вместе – расписание на три зала семь дней в неделю, с утра до вечера.
– Вот вы рассказываете, и кажется, не так уж всё и мудрёно. Почему на государственном уровне до сих пор не создано ничего подобного?
– Подозреваю, что государству тяжело обеспечить именно непрерывность процесса. У нас ведь как проходит реабилитация?
– Курсом.
– Вот именно. Две недели в год. На то, чтобы семь дней в неделю, годами, реабилитацию в проекте получал один и тот же состав, государственная система не рассчитана. Кроме того, предполагаю, если эти программы войдут в государственную систему, они будут в разы дороже. Да и вообще, мы обеспечиваем то, что государство вообще никогда обеспечить не сможет, – индивидуальное сопровождение. У нас в организации есть штат тьюторов, которые всегда на подхвате.
На государственном же уровне институт тьюторов работает только в образовании, да и то там очень интересные нормативы – один тьютор на шесть детей. Мы над этим только хохочем, потому что у нас порой одного тьютора на одного ребёнка не хватает. Сопровождения же ребят вне системы образования вообще практически нет, а оно крайне необходимо. В противном случае мы упираемся в то, что ребёнок не сможет приходить, предположим, к нам на занятия только потому, что мама работает или заболела.
Очень наивно…
– «Открытый город», как, впрочем, и другие некоммерческие организации нередко укоряют в пристрастии к грантам.
– Да, бывает, говорят: «вы подсели на гранты» (их у организации было четыре), но я эти претензии не принимаю. Так говорят люди, не знающие нашей кухни. Грант сегодня – это единственные «длинные» деньги, которые можно получить на год на системный проект. Система же субсидий на уровне области работает, но с большими вопросами. Скажем, мы замечательно работаем с региональным министерством образования, но они дают нам субсидию исключительно на образовательные программы. А кто-то ведёт себя так, будто нас вообще не существует.
– Видела, в комментариях в соцсетях вам советуют обратиться к олигархам.
– (Смеётся.) Спасибо, конечно, людям, но… это очень наивно. Неужели кто-то думает, что олигархи сидят и голову ломают, кому бы ещё помочь? У них есть свои проекты, свои планы на вложение средств. Я, конечно, регулярно писала письма, но… даже ответов не получала. Без обид, прекрасно понимаю, что этих писем к ним идёт неистощимый поток, в котором мы просто теряемся.
– Грант не получен. Каков самый худший расклад?
– Все расходимся. Определённый риск есть. Вот сейчас, когда прошла информация о том, что студия под угрозой закрытия, когда я нашумела, есть определённый отклик, но мы же понимаем – это краткосрочный эффект. Вообще, моя задача сегодня – всё сохранить в том виде, в каком оно есть, а там, как говорится, или ишак, или падишах. Это же стандартная ситуация в некоммерческом секторе – перерыв в финансировании. И крутись, как хочешь. Будем крутиться. В конце концов, мы уже переживали трудные, кризисные времена, но менее крутым социальным проектом не стали. И на этот раз мы получили отклик, в том числе и в виде предложений о совместных проектах. Так что, думаю, выплывем. Вопрос, как – и как скоро.
Нас, к слову, часто спрашивают, мол, почему бы вам не начать жить по бизнес-законам? Но, если я назначу коммерческие цены на наши занятия (такие, чтобы нормально выплывать по бюджету), каждый человечек должен будет приносить сюда 10 тысяч рублей в месяц. Они не смогут, у них просто нет этих десяти тысяч. Поэтому у нас социальная история, ничего общего с коммерческой не имеющая.
Из «болота» выбираются не все, многим там уютнее 
«Эра светлых годов». Почему уральские пионеры ушли в подполье? 
Инвалиды Верх-Нейвинского могут остаться на улице 
Уральские инвалиды: школа выживания 
40 лет «АиФ». Как и чем живут сегодня герои нашего времени