«Была «традиция»: «старики» бросали во вновь прибывших ножницы. То ли нужно было их поймать, то ли просто стоять и не бояться, не знаю. Но я боялась… И всё, стала изгоем». О нравах в советских санаториях и детсадах, что могут позволить дети, и что – взрослые, в чем разница поколений. Об этом рассказала гостья редакции, ныне известная в Екатеринбурге, успешная женщина. Вспоминая, она попросила не называть свое настоящее имя.
«АиФ-Урал», Рада Боженко: - Ирина, сегодня среди тех, кто обсуждает в социальных сетях резонансные случаи буллинга, обязательно находятся те, кто утверждает: «во времена «без интернета» такого не было»…
Ирина: - Буллинг не просто был, но и в отдельных местах был нормой. Не могу судить, скажем, о пионерских лагерях, где не была. Однако в силу свой болезненности, я часто и подолгу была вынуждена находиться в санаториях, так что моя история про полубольничные условия. Так вот, там было в порядке вещей, когда дети сбиваются в стайки (одну или несколько) и выбирают «плохих слоников», и им сильно не везло.
- Кто попадал в «плохие слоники» - дети слабые или чем-то выдающиеся?
Когда мне было восемь лет, я попала в санаторий на морском побережье. Это был санаторий-больница, куда детей отправляли на 45 дней, чтобы они отчаянно оздоровлялись, там же была какая-то школа. Кроме школы и редких экскурсий, с детьми ничего особо не делали, ими не занимались. Так там была «традиция»: «старики» бросали во вновь прибывших ножницы. То ли нужно было их поймать, то ли просто стоять и не бояться, не знаю. Но я боялась… И всё, стала изгоем на 45 дней.
- В чём это проявлялось?
- В том, что с тобой не общаются, а при каждом удобном случае, за что-то дёрнут, что-то обидное скажут. Нет, меня не били, но… по мелочи, по мелочи, по мелочи и жизнь становится просто невыносимой. Представляете, когда из этих мелочей – «О, смотрите, эта дура пришла!» - соткан весь день? И взрослые в ситуацию не вмешивались, что было абсолютной нормой. Как было нормой не говорить им ничего, поскольку дети понимали – скажешь, будет хуже.
Но ведь, согласитесь, взрослые не могли ничего не видеть. Если ты находишься продолжительное время в одном помещении с одним коллективом, наверняка, поймешь – что-то не так. Но они, повторюсь, предпочитали закрывать глаза. Правда, была одна нянечка, к которой можно было прийти порыдать.
- Но эта нянечка ведь тоже не инициировала вмешательство в ситуацию, например, воспитателей?
- Нет. Она просто утешала: «Ах ты, бедненькая».
Но я, помню, написала родителям письмо, где довольно подробно рассказала, что происходит, и как мне тут плохо, попросила меня забрать. Так понимаю, что родители что-то ответили, но это всё было в почтовых отправлениях, и можно себе представить, сколько идёт письмо в одну сторону, сколько в другую. За это время я успела себе найти покровителей в группе на несколько лет старше меня. Но это были не те покровители, которые ходили и за меня кого-то били, просто у них была более дружелюбная обстановка. Кроме того, там оказались люди из моего региона, и это землячество дало мне «пропуск» в эту группу. Я туда уходила, общалась, и возвращалась только спать.
Потом уехали домой организаторы инициации, для новых людей я была «есть и есть», меня больше никто не трогал, и в последние дней пять у меня была спокойная жизнь, даже появилась какая-то подружка.
«И чтоб не шевелился»
- Вернувшись домой, вы обсуждали с родителями эту тему?
- По-моему, нет. Да, я довольно красноречиво всё рассказала в письме, но к моменту возвращения… Видите ли, детский мозг достаточно пластичен. Хотя, конечно, я долго опасалась острых предметов, физический страх остался очень надолго. Даже во взрослом возрасте давали о себе знать его остаточные моменты.
Никто в то время об этом никуда не писал. А куда было писать-то? Истории буллинга оставались только в личных дневниках, и передавались из уст в уста.
А что касается родителей, надо понимать, что они полагали, что живут в самой лучшей и безопасной стране. Я воспитывалась в обстановке, где меня не учили драться, давать сдачи. У родителей просто не было «файлов», что надо бороться за жизнь, за место под солнцем, что надо иметь какие-то амбиции. Учится ребёнок и учится, ну да, болеет много. И я всегда оказывалась в последних рядах.
Сейчас вот вспоминаю, что и в детском саду, куда меня отправили социализироваться, было что-то вроде инициации. Самый крутой мальчик подходил к новичку, говорил, мол, смотри, что это там лежит на земле? Новичок наклонялся и в это время получал поджопник. И примерно год в детском саду я гуляла одна, потому что там уже были сложившиеся компании. И никто из взрослых никого не представлял, привели сопливого детёныша и привели. За лето отношение ко мне поменялось, я уже стала «своей», и меня уже стали брать в игры, я даже их инициатором иногда была.
Замечу, я не была забитой девочкой, у меня вполне нормально получалось налаживать отношения, когда со стороны «стариков» был хотя бы намёк на инициативу. Когда шаг навстречу есть, я вполне успешно, без проблем вписываюсь во все коллективы.
- Я правильно понимаю, что и в детском саду педагоги не пытались нормализовать обстановку?
- В садике педагоги пытались… накормить, накормить и еще раз накормить. И спать уложить, чтобы никто не шевелился. Тех, кто шевелился, шлёпали.
«Ты чо такая стрёмная?»
- Ирина, ваши дети что-то подобное переживали? Не обязательно в детском саду, может быть в школе.
- Там где училась моя дочь, в таких масштабах этого не было. В её школе и педагоги, и родители всё время были заняты вопросом: «Как нам сплотить коллектив?». Да, были дети, так сказать, кандидаты на такое отношение, но как только взрослые обращали внимание на какие-то поведенческие моменты, которые могли вывести на «особое отношение», они сразу работали с ребятами. Очень осознанный в этом отношении был класс, и была, повторюсь, постоянная инициатива со стороны родителей. Скорей всего, в этом классе всё равно были разные группы, но какого-то смертоубийства не было.
- Именно потому, что взрослые держали руку на пульсе?
- Да, поэтому. И потому, что приоритеты расставлялись правильно. Я, например, помню в моей школе, в третьем классе, когда девочка отпрашивалась с последнего урока в музыкальную школу, классная руководительница (вот эта самая «учительница первая моя», которую все боготворят, «советские учителя – лучшие в мире, бла, бла, бла ) ей бросала вслед: «Ладно, иди давай, Бетховен». Это была команда «фас!», понятно, что эта девочка сразу была кандидатом «на вылет», она получила своё от коллектива.
Для меня в школе ситуация не была ужасной, видимо, была где-то на грани между «нормальными» и «ненормальными», но я всегда была в стороне. В подростковом возрасте ситуация несколько обострилась, даже был период, когда я поняла, что в школу больше не пойду. Но вместе с тем мысли не приходило рассказать о происходящем родителям, даже не думала, что они могут вмешаться, что-то предпринять.
- В чём выражалось обострение ситуации?
- Просто собиралась группа девочек и бросали слова: «Чо ты, вообще родилась? Ты знаешь, что тебе было бы лучше вообще не рождаться с такой внешностью, с такими волосами? И нос у тебя страшный», «А чо ты так стрёмно одеваешься?» и так далее. Плюс к этому «игры» с подниманием юбок. То есть вот такие унизительные вещи были постоянно. В подростковом возрасте это очень страшно, и потом тоже долго лечилось.
Слава Богу, подростковый возраст быстро прошёл, и приоритеты поменялись, в том числе у тех людей, которые меня доставали, в пользу «кто умный, тот молодец». А класса до девятого «молодец» был не умный, а тот, кто может сбежать с урока, член команды тех, кто задирает юбки…
В классе были дети, которым «везло» меньше, чем мне. Например, у одного была, как я сейчас, работая много с детьми-инвалидами, подозреваю, сильная интроверсия и, может быть, лёгкая форма аутизма. Была еще очень некрасивая и трудно социализируемая девочка. Но потом интеллект, повторюсь, взял своё и актуальность буллинга исчезла. Кроме того, тогда в конце 80-х изменился подход к образованию, и ситуацию в школе взяли в свои руки хорошие педагоги, которые объединили перспективных детей. И для этих перспективных, но задолбанных детей, начался просто рай.
Всегда на стороне ребёнка
- Ирина, как вы считаете, в чем отличие буллинга времен СССР и дня сегодняшнего?
- В наличие социальных сетей. Буллинг сегодня стал публичным. И хвастовство уже не друг перед другом происходит, а на уровне групп в сетях. А сравнивать крайние проявления буллинга тогда и сейчас я не могу, поскольку на эту сторону жизни, где буллинг не на грани фола, а за гранью вообще, к счастью, не заходила.
- Как, на ваш взгляд, должны вести себя родители, чьи дети стали жертвами буллинга?
- Необходимо разговаривать. Со всеми участниками «события», не боясь доходить до самых-самых верхов. То есть нужно немедленно нарушать «заговор молчания»! Какими бы не были угрозы. А они, кстати, могут поступать и со стороны родителей, которые считают «наш ребёнок молодец, это вы на него наговариваете». Естественно, в любом случае необходимо оставаться в поле закона, но всегда быть на стороне своего ребенка.
Не нужно стесняться «раскапывать», что происходит с твоим ребёнком. Причем, не всегда это можно сделать напрямую, ребёнок просто может не захотеть об этом говорить. В моей семье мы разговариваем обо всём угодно – это, в том числе, урок моего детства тоже, но так не у всех.
Безусловно, помогая своим детям, нужно не бросать и «чужих». Особенно, если у тебя есть ресурс, квалификация, которая позволяет видеть, что это не «просто баловство», а за ним много чего стоит. Надо браться и за это тоже. Как минимум, если не удается достучаться до родителей, разговаривать на уровне ребёнка, давать защиту, давать инструменты коммуникации. Если группа, занимающаяся буллингом, видит, что у ребёнка есть защита со стороны взрослых, и за ним кто-то стоит – это уже много.
Первый раз в первый класс: предупредите ребенка, что это надолго 
«Мыльный» скандал в Ельцин-центре. Топ-20 не всегда цензурной реакции 
Быть готовым к любым неожиданностям. Как общаться с больным деменцией 
Спецпроект «АиФ-Урал». Все, что вы хотели знать, но боялись спросить у психолога про… курортные романы 
«Все уедут, кто учить будет». Завуч из Нейво-Рудянки о трендах образования