«Мы потеряли себя». Режиссер Павел Фаттахутдинов о своем новом фильме

Ради него Павел Минуллович вместе со своей командой совершил большое путешествие за 3 000 км от Екатеринбурга, где «потерпел поражение» от людей, которые должны были стать главными героями его картины. О том, как режиссеру удалось выкрутиться из этой непростой ситуации, читайте в интервью «АиФ-Урал».

Сильные духом

Ольга Маслова, АиФ-Урал: Павел Минуллович, расскажите, пожалуйста, о вашем новом документальном фильме, оказавшемся в конкурсной программе фестиваля «Россия».

Павел Фаттахутдинов: Фильм называется «Великие реки Сибири. Бирюса». Это комедия. Я вырос в контексте русской культуры и как православный человек, меня всегда интересовали старообрядцы, потому что старообрядчество – это, на мой взгляд, квинтэссенция православия. Наша Сибирь просто пропитана этим духом старообрядчества, силы! Там огромные территории, сложная, тяжелая жизнь! Именно старообрядчество освящает всю эту жизнь в тех краях. Мне давно хотелось увидеть этих настоящих русских людей – чем и как они отличаются, как они пронесли свою веру через века. До сих пор, когда на дворе 21 век, они существуют! А у нас что? Отключат горячую воду, например, и мы тут же готовы проклинать весь мир. Вот эти вот игрушки цивилизации: ваш диктофон, телефон у меня в кармане – для нас это намного важнее всего прочего. По сути, мы уже куплены этой цивилизацией. А они не смотрят телевизоры, не сидят в Интернете – ничего этого не принимают.

– Что конкретно вы хотели проследить через свою картину?

– Повторюсь, я туда ехал увидеть настоящих русских людей, которые вынуждены вступать в какие-то отношения с цивилизацией. У меня, если честно, мысль такая была, что может быть все эти игрушки века и цивилизации как-то их постепенно развращают, сбивают с пути. Ну, не может этого не быть, казалось мне. У меня даже проскальзывали мысли, что старообрядчество постепенно рассосется и все это исчезнет, потому что дети все равно ходят в школу, а парней забирают в армию, понимаете? Ну, нельзя совсем изолироваться от этой жизни.

Я звонил на Бирюсу, в деревню Кондратьево, с администрацией специально договаривался. Они мне сказали : «Да нормально все, приезжайте! Все будет отлично! Мы договорились, они вас примут». Я планировал пожить вот в такой семье, проснять эпизоды их постепенного ослабления веры. И что я увидел? Нас старообрядцы встретили в глухой защите. Мы всячески пытались их уговорить сниматься, чуть не подкупали, подлезть к ним как-то пробовали, и мне казалось, что у нас почти получилось.

– В итоге удалось наладить контакт?

– Постепенно, постепенно у нас с одной из семей сложились хорошие отношения. Мы подумали, раз мы покупаем у них продукты, они привыкнут с нас деньги брать и никуда не денутся – будут сниматься. Ну, а когда вопрос встал ребром – «давайте начинать процесс» – перед нами будто выросла стена. Ты видишь перед собой человека, которому дух, что для нас чуть ли не миф, важнее всего. Так в них и виделось: вы что думаете, я душу свою бессмертную ради этого губить стану? Ведь что заставляет человека сниматься в документальном кино? Все равно есть в этом маленькое тщеславие – вот меня увидят, значит, я лучше в чем-то остальных, чем-то интереснее, коль меня выбрали. Это для них вообще не имеет никакого значения! Настолько они отвергают мирское.

Столкнулись со стеной

– Сильно расстроились, когда поняли, что ничего не получится?

– Даже когда они провалили всю нашу работу – мы притащились туда за тридевять земель, обхаживали их, соблазняли, а нас выгоняют, – это вызвало во мне уважение. Есть еще подобные твердые люди! А поскольку я уже понимал, что картина у нас не получилась, мы на месте начали снимать всякие разные штуки, вплоть до послания нашим продюсерам, почему у нас такой облом произошел, почему вышло такое неудачное путешествие, стали дурака валят. Вообще же возвращался я в подавленном настроении. Раньше такого со мной не случалось. Думал: «Ну, что поделать, ладно. Напишу дикторский текст какой-нибудь, что-нибудь да расскажу».

У меня есть очень хороший товарищ, коллега по работе – Светлана Боброва, режиссер монтажа. Она наш материал внимательно отсмотрела и потом говорит: «а давай сделаем комедию». Из-за того, что я был погружен в совершенно другую идею, мне был недоступен взгляд со стороны на наши несчастные попытки как-то пролезть им в душу – все это действительно выглядит смешно! Мы люди избалованные цивилизацией, погрязшие в этой цивилизации, а тут такие атланты, будто из железа! Мы просто как блохи скачем вокруг них, и ничего у нас не получается. Вот об этом мы и сняли фильм – мы разные совсем, хоть мы и русские. Когда мы пошли по петровскому пути на принятие европейских ценностей, нам Европа стала роднее, чем Россия! В этот момент мы сами себя потеряли, мы сами себе стали неинтересны, а они как раз и сохранили идентичность.

– Далеко пришлось добираться?

– В общем-то, это не самая дыра, мы еще дальше были. Но все равно прилично – примерно 3 000 км от Екатеринбурга. Для Европы это бесконечность, там Европу спрятать можно – не найдешь никогда. Всякий раз подобные путешествия даются мне с трудом. Это некое узнавание себя. Человек должен интересоваться своим духом, своим происхождением. Путешествуя по России, мы узнаем себя. В Европу же ездим просто развеяться, привезти в очередной раз оттуда игрушки цивилизации – самообман такой.

– Что за материал вам удалось привезти оттуда, помимо обращений к продюсерам? Раз главные герои отказались, вам, видимо, пришлось ограничиваться какими-то деревенскими пейзажами?

– Мы в основном снимали, как они от нас убегают. Но потом мне раскрыли тайну – кто у них главный, кто решает все эти вопросы – идти с нами на контакт или нет. И хоть он и отрицал свою роль в этой деревне, он согласился на встречу. Я этого человека попросил: «Вы с нами немножечко хоть пообщайтесь, и мы больше вообще ни к кому подходить не будем». На нас ведь буквально с вилами шли! И он нам объяснил, что мы разные и никакого взаимопонимания между нами быть не может. Мы можем только развратить их, и это они блестяще понимают. И боятся этого.

Наши дети ведь уже не могут без телефона. Этой игрушкой их просто купили, поймали на пустой крючок, как говорится. А у них пока этого нет. У них брак – очень серьезная штука, там нельзя разводиться. Многих вообще вещей нельзя делать. Дети никуда не хотят от родителей ехать – это удивительно! Хотя они ходят в армию, их берут иногда, но только если достаточно образования. Там даже не все дети оканчивают школу, потому что им значительно важнее, например, построить дом. Вот у них молодые женятся, и им обязательно дом отдают, да еще и с хозяйством. У них нет бедных в нашем понимании! Они не берут пенсий, ни пособий, ничего не берут у государства. То есть государства для них не существует. Они все зарабатывают сами – это бесконечный труд с самого утра и каждый день. Более того, постоянные молитвы. Там это очень строгая вещь!

«Вся их миссия внутри собственной семьи»

– На какие они живут средства, если не на деньги государства?

– Они собирают ягоды, у них лесопилки есть. Какой свой труд продать могут – этим и промышляют. У них есть машины, КАМАЗы. Они вообще не пьют, тогда как народ вокруг гуляет, а в Сибири особенно, поэтому работа у них не стопорится. Поскольку сибирский дух простого мужика оттуда вытесняется, деревни пустеют, а остаются лишь одни старообрядцы. Они в этом суровом краю плодятся, размножаются, всю эту территорию постепенно осваивают.

– Много в том месте, где вы были, живет старообрядцев?

– Я так уж всю старообрядческую общину не смог охватить, но вот в Кондратьево они пришли с Енисея. Что-то их заставило уйти оттуда и поселиться в районе вот этого вот куска Бирюсы. Меня знаете, потрясло кладбище старообрядческое – тихонькое, скромненькое кладбище, где на крестах пишут: «Раб Божий Кирилл». И все! Никаких тебе «Заслуженный артист России» или «Почетный гражданин города Свердловска», никак тебе орденоносцев. «Раб Божий Кирилл»! Ни фамилии, ни даты рождения и смерти – все! Представляете, какое смирение?

– Они получается, рядом с обычными людьми живут, раз администрация не старообрядцы? И как они с этими людьми взаимодействуют?

– Они общаются с мирскими, как они их называют, но если они могут не общаться – то не общаются. Их ведь и так много и вокруг у каждого большая семья! Кондратьево – крупная деревня. Представляете, на четыре части ее разделить – три четвертых полупустые, полузаброшенные, где живут оставшиеся русские мирские, а вот четвертая часть очень плотно заселена – дом к дому. Удивительно, но они никуда не хотят.

– А нет у них ощущения миссии, как можно больше людей привлечь к этому всему?

– Нет, такого у них нет. Вся их миссия внутри собственной семьи: вырастить правильно потомство и чтобы ребенок твой веру твою воспринял. Никакого стремления овладеть какими-то профессиями тоже нет. Все, что им для жизни надо, они умеют. Дети начинают помогать родителям, когда еще под стол пешком ходят. Нет у них таких детей, которые по 10 часов за компьютером сидят, а потом попросишь их что-нибудь постирать-поделать – вой начинается! Для них труд – это мирское дело, которым они искупают свою душу, от грехов освобождаются, преодолевают тело, которое все время страдает.