Гимназистки визжали: как на Урале встречали Февральскую революцию

Революцию на Урале совершали в телеграфном режиме.

В центре Екатеринбурга есть две улицы, носящие имена Февральской и Октябрьской революций. Проходят они параллельно, находясь в минуте ходьбы друг от друга, хотя в историческом плане между двумя этими событиями – целая вечность…

«Шайка бунтарей»

Непосредственный участник тех событий, горный техник и журналист Виктор Быков назвал март 1917 года на Урале «медовым месяцем русской революции». Народные волнения у нас начались на несколько дней позже, чем в Петрограде, и вот почему: когда стали одна за другой поступать тревожные телеграммы, первое, что пришло в голову местным властям, – запретить! Екатеринбург тогда входил в состав Пермской губернии. «Аннулировать» восстание в Питере пермский губернатор не мог, и тогда он попросту дал указание не передавать эту информацию прессе. Именно поэтому самые важные в стране новости первое время публиковались в столице Урала с опозданием, хотя высшие областные и городские чины обо всём знали.

Впрочем, благодаря словоохотливым телеграфистам известия о революции на уровне слухов начали распространяться по городу уже 1 марта. Но как вести себя в сложившейся ситуации, никто не знал. Показательный момент: 2 марта на вечернем богослужении в Кафедральном соборе епископ Серафим назвал представителей Государственной думы «шайкой бунтарей». Менее чем через неделю Серафим издаст резолюцию, согласно которой «всему духовенству разрешается участвовать в митингах и собраниях и выступать при обсуждении вопросов текущего момента…»

И вот 3 марта на второй полосе газеты «Зауральский край» появились наконец первые официальные сообщения: обращение Временного комитета Госдумы к народу и телеграмма депутата А. Бубликова к железнодорожным служащим. В том же номере гласные (депутаты) городской думы убеждали уральцев: «Граждане! Наступил великий исторический момент… Призываем всё население города Екатеринбурга сохранять полное спокойствие, уклоняясь от всяких манифестаций, оказывать полное доверие и подчинение новому законному правительству». Помня о 1905 годе, власти очень боялись забастовок и демонстраций. «Вы обязаны быть за своей работой, у своих станков, и это исключает всякую мысль об уличных манифестациях», – призывал гласный К. Брагин.

Боязнь «тёмных сил» и «манифестаций» фигурировала почти во всех выступлениях.

Народ воскрес

Депутат Владимир Аничков, позднее вошедший в Комитет общественной безопасности Екатеринбурга, вспоминая о тех днях, писал: «Вечером 4 марта в думе вместо назначенного заседания гласных образовался митинг совершенно неизвестных нам людей, среди коих много было и солдат… Государя иначе как «Николай Кровавый» никто не называл. Народу было так много, что городской голова предложил присутствующим перейти для развития прений в зал музыкального училища. Это было почти сплошное море солдатских шинелей с небольшими крапинками женского элемента и штатских граждан. Направо от меня, на сцене, впереди всех, стоял какой-то вдребезги пьяный прапорщик с солдатским Георгием и размахивал вынутой из ножен шашкой, как бы дирижируя ею перед обезумевшей толпой. Он кричал: «Губернатора, полковых командиров, жандармов – арестовать! Занять почту, телеграф, телефон и вокзал…»

Многолюдные митинги 4 и 5 марта продолжались в Екатеринбурге до поздней ночи. В моду вошли красные банты и красные знамёна. Прежнюю власть стали называть «царизмом» и «старым режимом», а в речь горожан плотно вошло слово «товарищ».

Неизвестный уральский поэт, публиковавшийся под псевдонимом Никто-не, в стихотворении «Светлый праздник» писал:

– Что случилось, что такое
С нашей сонною толпой -
Стал старик моложе втрое,
Сразу вырос молодой?
Что внезапно разбудило
Города, селенья, лес,
Лица солнцем озарило -
Пасха, что ли, наступила?
– Нет – не то: Народ воскрес.

Гимназистки визжали

Несладко пришлось в марте 1917 года тогдашним правоохранителям. Полицеймейстер Ключников, пришедший на заседание думы без оружия, жаловался на притеснения в отношении своих подчинённых: «С них срывали погоны, плевали в лицо, оскорбляли, делали угрозы. Город остался без надзора. Хулиганы подняли голову, усилились кражи, грабежи…»

5 марта в уральских газетах были опубликованы Высочайший манифест об отречении императора Николая II от престола и отказ Великого князя Михаила Александровича занять его место. Большинство уральцев радовалось отречению императора от престола. Несколько иначе относились к отречению Михаила Александровича.

7 марта полиция перешла в распоряжение городского самоуправления, а 10 марта в Екатеринбурге состоялся праздник в честь русской революции. В шествии участвовало более 100 тысяч (!) человек. Для сравнения: в самом Екатеринбурге в 1917 году было официально зарегистрировано чуть более 70 тысяч жителей.

«Особенно восторженно были настроены женщины и гимназисты, – вспоминает Аничков. – По-молодецки промаршировала мимо нас начальница Первой женской гимназии Пыжова. А ведь она принадлежала к хорошей дворянской фамилии, и её братья, кажется, служили чуть ли не в свите Его Величества. О гимназистках и говорить нечего; это был какой-то истерический не крик, а визг, когда они отвечали на наши приветствия».

Судя по всему, женщины особенно восторженно встретили революцию. В газете «Зауральский край» читаем: «Гражданки Екатеринбурга! Пришли великие дни, дни, о которых недавно было можно только мечтать: всеобщая свобода, всеобщее равенство. Преступно оставаться безучастными». Автор воззвания – гражданка Популовская.

Между тем в экономике региона мало-помалу наступал кризис. «Такое положение, как простоять на морозе у городской лавки с 8 часов утра и до 3 часов дня и не получить сахара, – нельзя признать удобным», – деликатно писал журналист Николай Лугов. В следующем номере читаем: «5 марта истекает срок выдачи сахарного пайка за январь. Когда будет выдаваться сахар за февраль – у комиссии данных нет». Те же проблемы были с хлебом и маслом.

К лету 1917 года цены на основные продукты питания и предметы первой необходимости в Екатеринбурге выросли в 7 раз. И этой ситуацией не могли не воспользоваться большевики…

Воздух свободы

Август Белкин, историк, доктор педагогических наук:

– В благополучной стране революций не бывает. Если бы жителей России устраивала их жизнь, они бы революцию не поддержали. Да, государственные перевороты совершаются в столицах, но Екатеринбург был к нему готов. Идея самодержавия подвергалась критике на всех уровнях. Николай II был прекрасным человеком, хорошим семьянином, но, увы, никудышным руководителем. Перемен ждали все. Февральская революция принесла стране много хорошего: были отменены сословия, в армии ликвидировали телесные наказания. Но то, что случилось в октябре 1917 года, напрочь перечеркнуло все достижения февраля…

На всех уровнях

Алексей Мосин, доктор исторических наук:

– Февральскую и Октябрьскую революции сегодня часто объединяют в одно явление – Русскую революцию. Но, с моей точки зрения, это неправильно. События в феврале и октябре – абсолютно разные вещи. После Октябрьского переворота Россия пошла прямо в противоположном, губительном направлении. Это ужесточение режима, это репрессии, это тотальное уничтожение людей. В феврале и марте 1917 года Россия была одной из самых свободных стран в мире. В то время фактически не было людей, которые бы выступили на стороне царя. Прежняя власть не устраивала всех. Но воздух свободы опьяняет…

Смотрите также:

• Второй митинг против нечестных выборов в Екатеринбурге собрал в 5 раз меньше народу →
• Урал - опорный край протеста: что будет, если вспыхнет гражданская война →
• «Слуги народа» на Урале все чаще становятся источником скандалов →