«Ты мой раб», - презрительно сказал немец, покупая пленную русскую девочку

Людоеды пришли

Нина Петровна хорошо помнит, как в их деревню Смольники Невельского района пришли фашисты. Рассказывает, что ребятишки тогда, в 41-м, представляли их как страшных, уродливых людоедов. И вот они явились в дом, где за столом хлебала суп вся их большая семья.

– И, вправду, все такие страшные были, рыжие, автоматы наперевес, – вспоминает Нина Петровна. – Всё проверили, в горшки заглянули, заслонки у печи отодвинули, в углах пошарили. И начался с тех пор в деревне кошмар. Тех, кто пытался убежать, расстреливали. До сих пор перед глазами стоит, как фашисты моей беременной двоюродной сестре выстрелили прямо в живот. Из дома нас, конечно, выгнали, там какой-то немецкий чин поселился, а мы в хлеву жили. Зимой женщин и детей гоняли дорогу от снега расчищать. Тогда я ноги отморозила до черноты. Думала, никогда уже ходить не буду, но бабушка-знахарка вылечила.

В 43-м году, чувствуя приближение фронта, немцы согнали жителей деревни, повели на станцию, погрузили, как скот, в «телячьи» вагоны и повезли на запад. По дороге особо отчаянные подростки выломали в вагонах доски пола и прямо на ходу ныряли туда, в надежде обрести свободу. 15-летняя Нина последовать за ними побоялась…

Убежать у девочки была возможность и из концлагеря Таврогес в Литве, куда она попала вместе со своими земляками.

– Мальчишки разработали план побега, – рассказывает Нина Петровна. – Я с ними дошла до проволоки, но поняла, что не могу оставить маму. Вернулась. А спустя несколько месяцев нас опять погрузили в вагоны и повезли в Восточную Пруссию. Помню, приказали тогда: «раздеваться!». Мы решили – расстреливать будут. А оказалось – помывка. Какое это было счастье! Я тогда вся завшивленная была, чесотка руки до костей разъела.

«Руссиш швайн»

Как назывался тот маленький немецкий городок, в который привезли узников концлагеря, Нина Петровна уже не помнит. Зато в памяти сохранилось, как их, исхудалых, в лохмотьях, вели по улицам, а жители с отвращением смотрели на них из окон. Помнит и того огромного старого немца, который, покупая их с матерью, сказал: «Руссиш швайн. Ду ист май раб».

Для таких рабов, как она, в хлеву у хозяина были сколочены двухъярусные нары. Работала Нина в основном на «плантациях».

– Никому не представить, как мне, девчонке, хотелось положить в рот хотя бы одну горошинку, – рассказывает Нина Петровна. – Гороха – целое поле, а съесть нельзя. А ещё до обморока доводил запах картофеля, который варили для свиней. Его тоже никак нельзя было утащить – за нами же зорко следили. Сын у хозяина был инвалид, он с нас глаз не спускал.

Уже когда сил совсем не осталось, Нину перевели на работу в коровник – в помощники пленного бельгийца Альберта. Тот русскую девочку жалел, разрешал попить парного молока во время дойки.

Однажды Нина поднялась, как обычно, на сеновал, чтобы сбросить Альберту сена. И вдруг услышала: «Девочка, не бойся, мы русские!» Легко сказать… Она тогда окаменела – ни слова молвить. С трудом пришла в себя. Про бежавших из плена советских офицеров решилась рассказать Альберту. Так они вдвоём, рискуя собственной жизнью, скрывали их две недели, отпаивали хозяйским молоком.

– Перед тем как уйти, офицеры написали мне телефон на бумажке, – рассказывает Нина Петровна. – Сказали, мол, если выживем, когда война кончится, помогут мне выучиться. То ли из Омска они были, то ли из Томска… Не помню уже.

«Мы – свои»

Им не довелось больше встретиться. Нина бережно хранила записку, но она пропала со всеми нехитрыми пожитками, которые сгорели в сарае, где Нина с матерью прятались от обстрела.

– Когда фронт дошёл до нас, вокруг творилось что-то невообразимое, – вспоминает Нина Петровна. – Немцы прикрывались нами – пленными рабами – при налётах нашей авиации. Кому удалось убежать, прятались, где могли. Мы с мамой и ещё несколькими русскими укрылись в бывшем немецком штабе, в блиндаже. Переночевали там. А спозаранку мальчик один отдёрнул плотную занавеску входа, а там русский солдат с гранатой наготове – хотел вражеский штаб взорвать. Вовремя успели закричать: «Мы свои, мы русские!». Знаете, тогда с нами вместе мамина сестра была с двумя маленькими детьми. У девочки прядь седых волос появилась, так всю жизнь потом она с ней и прожила.

До родного села освобождённые добирались долгие месяцы. На каждой станции их «проверяли и перепроверяли», в Пскове и вовсе задержали на полтора месяца. «Мы же без документов все были», – объясняет Нина Петровна.

Мирная жизнь тоже складывалась не сладко. Не единожды приходилось начинать жить «с иголочки». И в родных Смольниках, от которых фашисты оставили пепелище, и потом, в Кёнигсберге. И на Среднем Урале, в Ивделе, куда приехала одна с маленькой дочкой на руках. Но после того, что ей пришлось пережить в годы Великой Отечественной войны, все бытовые трудности казались сущим пустяком.

… Сегодня Нина Петровна Парушева говорит: «Я счастливый человек». Рядом заботливые дочь и две внучки, радуют правнучки. Вот только память… От неё не скрыться.

Смотрите также:

• Как уральский богатырь Иван Ряшкин выжил всем смертям назло →
• По 12 часов в сутки девочка штопала шинели фронтовиков →
• Школьники Верхней Салды рассказали о родных и близких →