«Он всегда знал, что там музей будет, чтобы люди приезжали, смотрели на всю эту красоту, которая могла просто где-нибудь погибнуть», – говорит Анна Ивановна Самойлова, вдова создателя Музея-заповедника деревянного зодчества в Нижней Синячихе Ивана Даниловича Самойлова.
Ивану Даниловичу 6 сентября исполнилось бы 97 лет.
– Умирать неохота, мне бы ещё три года пожить, чтобы Ванюше столетие справить. 62 года мы с ним прожили душа в душу, никогда не ссорились, даже размолвок не было. А когда ругаться-то было? Сначала, когда поженились и в доме его родителей жили, хозяйство было большое, а Ваня как землеустроитель по всему району мотался, вот и была наша жизнь – встречи да расставания. Потом Синячиха была – больше сорока лет на неё положили.
Злая молва
Рада Боженко, «АиФ-Урал»: Анна Ивановна, а Иван Данилович с вами посоветовался, когда начал восстанавливать в Нижней Синячихе Спасо-Преображенскую церковь?
Анна Ивановна Самойлова: Нужды не было ему со мной советоваться. Он же по-хорошему упрямый был, что решит, всё равно сделает. Да и знал, что я его в любом случае поддержу, что бы он ни задумал.
Спасо-Преображенскую церковь он приметил, когда в Синячихе по работе был – земли принимал после реорганизации района. Сердце у него заболело, как это такая красота XVIII века, и без того разрушенная, осиротелая (там после революции и мельница была, и зерносушилка), погибает, в руины превращается. Это сегодня стали храмы восстанавливать да строить, а тогда – конец 60-х годов – до них никому дела не было. Вот он и решил за Синячихинскую церковь взяться. Сколько порогов обил, прежде чем все необходимые документы оформил, не счесть, даже в Москву ездил. Надеялся, что, может, выделят ему какую-нибудь денежку, хотя бы с рабочими расплачиваться. А всё одно приходилось свои деньги тратить – зарплаты, отпускные. Хорошо, что и я тогда бухгалтером работала: кое-как, но получалось концы с концами сводить. Нам самим-то немного было надо, всегда скромно жили, к барству не привыкли.
Рабочих Ваня нанимал, конечно, в помощь, но и сам в Синячихе дневал и ночевал. В пятницу вечером уедет, а в воскресенье я к последнему автобусу иду его встречать – вываливается чуть живой, уставший, едва шёл домой. Трудно ему приходилось. Но никогда не жаловался и на злую молву за спиной внимания не обращал, а её в избытке было – тогда ведь не то что сейчас, не все верующие были. Многие Ваню презирали за то, что он церковь восстанавливает, бывало, руки не подавали, да и по партийной линии придирались. Он мимо ушей всё это пропускал, делал своё дело. Помощников не так просто было найти, но всё же удавалось кого-нибудь иногда нанять, Иван к людям с большим уважением относился. Помню, как-то нечем было с рабочими расплатиться, так он наш мотоцикл с люлькой продал. Говорю же, всё на Синячиху уходило. Надо что-нибудь из стройматериалов купить, просит денег, куда деваться, даёшь.
«Рассказывать-то быстро…»
– Но вы же не только домашним казначеем были? Неспроста руки у вас изработанные.
– Так сколько ими сделано-переделано было. Ваня трудится, а я что ж, без дела буду сидеть? Помогала, конечно. Он меня всяким премудростям учил, купола, например, золотить. Сначала поверхность шлифуешь, потом намазываешь клеевым составом (не помню уже, что в него входило), берёшь маленький листочек сусального золота и, не дыша (а то свернётся в трубочку), накладываешь. Потом погладишь его – и готово. Сейчас уж не спрашивайте, не скажу, сколько куполов мы так позолотили: и в Синячихе церковь, и в Алапаевске.
Кошёвки (легкие сани, в которые запрягалась лошадь. – Ред.) приходилось ремонтировать, их у нас немало в Синячихе стоит.
А когда Иван стал в Синячиху осиротевшие постройки свозить, спасать их от разрушения, от беспамятства, и вовсе работы прибавилось: мыть, скоблить, клеить. На месте их раскатывали, машинами перевозили, а в Синячихе собирали. Первым он XIX век привёз (крестьянская усадьба XIX века, дом привезён из деревни Камельской. – Ред.). Пятистенок внутри расписан был. Но как? Пазы между брёвнами были заклеены тряпками, потом стену красили, а по ней уже узор рисовали. При раскатке, понятно, все эти полоски тряпичные отдирали, тюки с этими моточками у нас дома стояли. Когда же избу собрали, я эти полоски – одна к одной – клеила на клейстер, а прежде стены и тряпочки промыла. Потом уж художники рисунок восстанавливали. Рассказывать-то быстро, а работа эта долгая, кропотливая.
Вот так он перевёз ещё амбар, тоже XIX века, усадьбы XVII и XVIII веков, часовни, постоялый двор, ветряную мельницу, кузницу… Много чего перевёз. И переделано за эти годы много чего было.
– К домовой росписи, я знаю, Иван Данилович относился с особым трепетом.
– Раньше люди с любовью к своему жилью относились, душу в него вкладывали. Вот и родительский дом Вани расписан был. Он рассказывал, что, лёжа во время войны в госпитале после тяжелого ранения (ногу даже хотели отнять, но сохранили), вспоминал эту роспись. А потом тоже стал в Синячиху свозить отовсюду двери расписные, простенки. Красота необыкновенная! Коллекция народной домовой росписи сейчас в Спасо-Преображенском соборе выставлена.
А шитьё Христины (Христина Денисовна Чупракова, рукодельница. – Ред.) вы видели?
– Конечно! Удивительные работы.
– Её тоже Ваня нашёл. Познакомил нас с ней, бывала в её доме – повсюду куклы, лошадки, коврики с сюжетами разными, даже в предбаннике. Золотые руки у Христины были. Но она для себя шила, и, если бы Ваня её не обнаружил, кто бы о такой мастерице узнал?
«Я любила и люблю»
– Иван Данилович предполагал, что в Нижней Синячихе будет именно музей?
– Конечно. Он всегда знал, что там музей будет, чтобы люди приезжали, смотрели на всю эту красоту, которая могла просто где-нибудь погибнуть. В 1978 году музей и открыли, всех сотрудников тогда было – Иван да я. Потом уж штат начали набирать. Люди как-то сразу после открытия к нам поехали.
Много известных людей в гостях у нас было: Ельцин приезжал, Россель. Лена Камбурова не раз у нас была, а мы с Ваней на её концертах были. Не знаете, как она, жива-здорова?
– У неё теперь свой театр в Москве.
– Ну, дай Бог ей здоровья!
– Анна Ивановна, быть похороненным возле храма в Синячихе – это была воля Ивана Даниловича?
– Да, он даже прошение владыке Викентию писал, по его благословению Ваню в ограде церкви и положили. После похорон мне предложили заявление на увольнение написать.
– Вы кем в музее-заповеднике работали?
– Техничкой не техничкой, всем, в общем: помыть, прибрать, постирать. Как-то не по себе было, столько лет там проработали… И потом, я думала тогда хоть до осени доработать, чтобы каждый день к Ване заходить… Но мне сказали, что уже другая женщина на моём месте.
Одиннадцать лет уже Вани нет, а будто вчера ушёл. Не хватает мне его, дороже Вани у меня никого не было. Любила я его очень и сейчас люблю. «Я любила и люблю солдатика военного, никогда не изменю своего слова верного».