Сегодня у нас в гостях екатеринбургский поэт и литературный критик Константин Комаров.
Своё лицо
Алексей Смирнов, АиФ-Урал: Уральская поэзия – это в первую очередь авторы. Можешь назвать самые яркие имена?
Константин Комаров: Понятие «уральская поэтическая школа» существует достаточно давно. У нас на Урале состоялись три поколения поэтов, и в каждом – свои яркие имена. Есть московская и питерская школы. Есть уральская. Разные люди называют от 10 до 150 имён. Нельзя не назвать таких поэтов, как Виталий Кальпиди, Юрий Казарин, Майя Никулина, Евгения Изварина, Евгений Туренко. Относиться к ним можно по-разному, но они и создают то, что мы называем школой.
– Не смущает, что в Москве о нас мало знают?
– Это общая проблема. Да, Москва нами не слишком интересуется, но, думаю, о нас она знает больше, чем о каком-то другом регионе России. Специфика поэзии в том, что она существует в очень герметичных формах. На самом деле и в Москве-то мало что знают о Москве. И лично я очень оптимистично смотрю на развитие поэзии на Урале. У нас есть своё лицо, точнее – «лица необщее выражение». У нас огромное количество авторов, работающих в самых различных направлениях – от традиционной лирики до радикального авангарда. Они разные, но среднее арифметическое будет сильно отличаться – и от Москвы, и от северной столицы.
– Сейчас много говорят о низком качестве современной литературы. Вроде как количество гениев на квадратный метр заметно упало. Так ли это?
– Тебя достаточно много в Интернете. Без Всемирной Паутины сегодня можно заявить о себе?
– Ну, Интернет – не единственный способ стать известным. Можно удивлять людей эпатажем, выступать в поэтических кафе, устраивать скандалы и провокации, «гастролировать». Лично я бы не сильно «обиделся», если бы Всемирная Паутина однажды исчезла. Я бы, как и сейчас, иногда выпускал книжки, дарил друзьям и был доволен жизнью. Просто мои амбиции находятся в иной плоскости. Замечу, что разница между нулём и единицей гораздо больше, чем разница между единицей и тысячью. И если у меня есть один настоящий читатель – это уже хорошо.
Чувства добрые
– Как ты считаешь, твои стихи пробуждают «чувства добрые»? Они делают людей лучше?
– Надеюсь, что да. Они делают людей лучше в том смысле, что ломают инерционное, автоматизированное мировосприятие. Если человек способен чувствовать, он волей-неволей понимает, что помимо нашей трёхмерной реальности есть другие измерения. Поэзия – это инструмент внутреннего освобождения человека. Звучит высокопарно, но это так.
– В последнее время власти всех уровней пытаются оградить подрастающее поколение от самых разных бедствий. Чаще всего – путём запретов. С твоей точки зрения – результаты есть?
– Результаты, наверное, есть, однако лично у меня они вызывают большие сомнения. Не буду оригинальным, но запретный плод сладок. И потом мне непонятно, как страна или отдельная личность могут чего-то добиться, если это не происходит из внутреннего свободного человеческого желания. Запрет – форма тоталитарная, непродуктивная и весьма «топорная». Да, у нас огромная страна, управлять ей невообразимо сложно. Но власти должны искать более тонкие, изощрённые механизмы. Это тяжело, но в перспективе – продуктивно.
Дерево без корней
– В последние годы школьная программа по литературе подверглась значительному сокращению. Как ты к этому относишься?
– Это трагедия. От неё страдают все, и в первую очередь – дети. Людей насильственным образом лишают «самостоянья». Литературу нельзя подменить религией или какой-то другой дисциплиной, на ней ни в коем случае нельзя экономить. Россия – это логоцентричная страна, мы всегда ею были. Засыхает дерево без корней. А корни в данном случае – это слово.
– К сожалению, здоровое понятие патриотизма в последние годы несколько «выцвело». Его извратили чиновники, СМИ, похоронили под массой агрессии и пошлости. Но в освобождённом от ложного пафоса смысле этого слова – да, я патриот. Я люблю Россию «странною», внерассудочной любовью и думаю, что другой её любить нельзя. Россия, со всем её великолепием и ежедневным абсурдом, с её плохим и хорошим, она настолько моя, что без неё я себя не представляю. Я вряд ли способен встроиться в иноземную жизнь, хотя не пробовал. Главное, что в России жить не скучно!
– Известно, что ты футбольный болельщик. Что для тебя означает слово «футбол»?
– Думаю, что футбол – одна из немногих форм «чистого» патриотизма, которая нам осталась. Несмотря на то, что результаты нашей сборной оптимизма не внушают. Ситуацию может спасти одно: если вместо того, чтобы платить безумные деньги иностранным тренерам и нашим игрокам, власти продумают и реализуют программу развития детско-юношеского футбола. Чтобы тренеры в регионах не работали за копейки, по дворам, на совершенно «убитых» полях. Чтобы, как в Германии и Голландии, были нормальные школы, в которых бы тренировали простых ребят. Мы – третья столица России, но у нас есть лишь одна школа, из которой можно выйти в большой футбол, – «Урал». А таких школ в городе-миллионнике должно быть пять-шесть. Начинать надо с детей...